Народ и люди, попадая в эпоху перемен, не видят сами себя. В стесненных обстоятельствах они кричат криком и ходят вслепую. Но одно хорошо: они внимательно слушают тех, кого ранее искренне презирали. Тяжёлый политический режим, закрывая рты и скручивая руки, обостряет слух народа – и он из принципиально глухого создания становится чутким к слову.

От рождения и до смерти течёт жизнь – а потом она вдруг кончается. Живой человек силится понять своё место во вселенной – возможно, он чувствует, что мёртвому будет не до того. Говорят, у мёртвых свой круг интересов, который изредка соприкасается с нашим. Это и хорошо, и плохо: с одной стороны творчество не подвергается цензуре отжившей эпохи, а с другой – живые не видят своих горизонтов.

Вердикт истории однозначен: в эпохи тотальной религиозности время всегда шло по кругу. Конечно, это преувеличение: люди никогда по-настоящему не были религиозными – скорее суеверными до неприличия. И сорок сороков церквей тут не поможет – во все времена мужик истово крестился только когда гроза рвала небо прямо над его головой.

В самые тяжёлые времена люди более акцентируют своё внимание на куске хлеба – своём или на худой конец чужом. Но ламентации о хлебе насущном всегда обманчивы: человек не столько ищет хлеба и зрелищ, сколько возможности проявить себя. Личность, раскрывшая все грани собственной личности – какой бы убогой она не была – может умереть спокойно и с чувством выполненного долга. Вероятно, такой вариант жизни наиболее богоугоден: творец опробовал работу своего образа и подобия во всех возможных режимах. А человек твёрдо убеждён: я взял от жизни всё, что хотел – а хотел я многое. Опыт жизни предупреждает: за всё взятое придётся платить той же монетой. Но горе тому, кто ничего не брал по трусости или малодушию.

Знающие люди утверждают, что нет хуже пороков, чем трусость и гордыня. Но как избежать трусости, не впадая в гордыню – никто не знает. Пойти бы, крикнуть на весь мир, но кто отзовётся? И где место, откуда легче кричать? И куда стремятся все реки, как не в Волгу? И где искать правду, как не в столице?

Проблема самораскрытия личности лучше решается на большом материале – за малое браться – только маяться. Если бить челом – то лучше самому царю, ибо он - решение всех проблем и источник всех благ. Это прекрасно понимали не только известные три сестры Антона Павловича – это понимали всегда. Проблема сестриц была в отсутствии сил отойти от постылого родного дома хотя бы на шаг. Но разговоров о скором отъезде было очень много. В отличие от них добрые молодцы только ждут удобного времени, чтобы отъехать. А самое лучшее время для этого дела – смутное. Когда в стране вдруг меняется порядок вещей – самое время отъезжать.

Для историков первые полтора века татарской перестройки – примерно с 1237 по 1380 год были тёмными временами – стыд, срам и запустение охватили Русь. Старая держава умерла, новая ещё не состоялась – и на земле святорусской творились вещи, вопиющие к небу. А для добрых молодцев это было тучное время, когда за удаль богатырскую не нужно было отвечать. Столица из скучного Владимира переехала в Сарай - Бату – шалить теперь можно было в верховьях великой русской реки, а искать правду – буде таковая понадобится – надо в низовьях. Главное – знать как её искать.

Хорошую дорогу протоптали из Руси в Сарай – благо было время. Сто сорок лет прошло между пришествием Батыя и Мамая: сновали усердно между лесом и степью пешие и конные, сироты и князья, гнали стада несчётные, плыли караваны богатые. Открылся новый торговый и административный путь – из Руси в татары. Однако при всей его широте он в историю не попал – видимо, не пришёлся ко двору.

Первые девяносто лет отношения были напряжённые: царь Великой Татарии упразднил должность великого князя и все проблемы своих северных окраин решал сам. Не от хорошей жизни взял он на себя такие функции: местные сильные люди не слушались никого из своих – каждый считал себя одного лучше всех. Задал же себе царь работу: нескончаемой чередой поехали в ставку владыки княжеские делегации с прошением утверждения на посту самого себя и сына своего, а равно с доносами на соседей.

Верное дело: если хочешь избавиться от конкурента, то грузишь караван чем Бог послал и едешь в столицу. Царские жёны и советники, рассмотрев содержание привезенных тюков и мешков, выносят справедливый приговор. Царь в гневе на измену вассала посылает корпус мести, который вместе с дружиной кляузника стрижёт непокорное княжество до костей. И так без конца: не успеет кое-где отрасти подшёрсток, как завистливые соседи бегут в столицу за правдой, разоблачая изменника делу государеву. Так и жили наши далёкие предки: будущие русские люди питали душу свою чистой завистью, а татары восстанавливали справедливость как умели.

Молчит легенда, молчит история: как будто не было на Руси этого столетия. Не жили люди, не топили печи, не рожали детей. Пустое время: богатырей всех повывели, а новые ещё не родились. Рюриковичи, конечно, княжили, но теперь больше соревновались в скоростной езде к хану и усердно клали поклоны перед кем придётся. Мелкое время, мелкие люди, мелкие дела. Очень неверное время: не успеешь оговорить соседа – так он тебя оговорит. И страх – вечный и неизбывный перед этой сенокосилкой, которую никто не может остановить.

Машина террора, созданная общими усилиями двух братских народов, за сто лет избавила Русь от неукротимых бездельников, не знающих ничего, кроме собственных прихотей. Когда наиболее алчные и неугомонные сутяги погибли, обстановка сразу изменилась: на смену частной этике пришла общественная.

По мере того, как сила татарского народа падала, Змей Горыныч превращался в Кощея Бессмертного. Как только ослабевает рука жестокого хозяина - кони, волки и шакалы, собранные в одной упряжке, начинают тянуть врозь: каждому – своё. На периферии Великой Татарии стали накапливаться личности, ранее вытаптывавшееся беспощадно. Большой друг Кощея Бессмертного – Иван Калита получает ярлык на великое княжение и сразу же приводит федеральные войска для уничтожения последних остатков варяжской вольницы, окопавшихся в Твери. После акции все Рюриковичи поняли: сутяжничать надо ехать в Москву, а не в Сарай-Бату – иначе не сносить головы. Царь сам сеет семена сепаратизма и поливает побеги смуты: хитрый Иван клянётся и божится, что будет собирать налоги пуще прежнего, а докучать жалобами никто из его коллег больше не будет. Действительно, сначала великий князь исполнял в основном фискальные работы: караваны с «татарским выходом» шли в орду регулярно. Но: в лесной части империи тихо и незаметно появился центр силы, который при ослаблении власти царя грозит превратиться в самостоятельное государство.

Но пока до этого ещё очень далеко: со времён хитрого Ивана до Куликова поля никто на Руси не помышлял о самостоятельности. Все тогдашние СМИ пели дифирамбы великой дружбе между братскими татарским и русским народами. Власть Кощея Бессмертного оставалась непререкаемой, авторитет владыки подкреплялся десятком корпусов лёгкой конницы, всегда готовой восстановить конституционный порядок в любой части страны.

Настали тучные годы для едва родившегося русского народа: под сенью Старшего Брата и получив внутреннюю автономию, он избавился от хронических набегов и зажил счастливо. Немцы и литовцы боялись татар и вели себя достаточно скромно, а местные правдолюбцы не меньше боялись великого князя и не рисковали писать доносы на измену родине в Орду – настали мир и благоденствие. Строились новые города, развивалась торговля, население росло, как трава при хороших дождях и ласковом солнышке. Жирели князья и смерды, уходил спасительный страх и змей гордыни проникал в сердца людские.

Куда ни кинь – всюду клин. Чего ещё нужно человеку, кроме сытого брюха? Сначала – ничего: он истово бьёт поклоны и славит Творца уже за то, что не надо есть лебеду. Но не долго: даже старики поклонов кладут всё меньше, а молодёжь и вовсе Бога забыла, потому что никогда и не знала. Хочется человеку ходить с гордо поднятой головой и шапку заламывать покруче, чтобы все видели: идёт герой и богатырь.

Не жалует народная память Ивана Калиту: жаден был, скуп, прижимист. Из всех доблестей имел только мать татарку – раньше это было всё равно, а теперь стало плохо: недавно родившийся народ очень остро воспринимает девичью фамилию матери. Сам воевать не любил, а владения наращивал угрозами и татарскими саблями. По старой традиции: донос в столицу, подкреплённый дарами, и богатое, не в меру своевольное княжество падает прямо в карман. Скачут полки быстроногие на обидчика, топчут подданных строптивца, рубят ему головушку супротивную, а владения отписывают на великого князя московского. И ничего не попишешь: на царёва друга можно жаловаться только Богу.

В целом при упоминании об Иване Калите миф делает несколько брезгливые жесты – вроде как кошка вступила в лужу. Но ведь объективно именно его хитрость, мудрость, государственный ум, способности крупного дипломата и хозяйственного руководителя положили начало тому явлению, что мы называем Великая Русь. Скажут: родство помогло, а сам человек был никудышний. Спору нет: папа его был чистый Иванушка Дурачёк из сказки – оседлав Конька – Горбунка, он каким-то образом добыл перо Жар-Птицы, которое обменял на любимую царскую дочь и великое княжество впридачу. О нём никто не помнит, ибо Конёк – Горбунок вскоре умер и у папы начались крупные неприятности. Но он сумел-таки передать ярлык сыну своему, который был явно небесталанным правителем – чтобы о нём не говорили досужие критики.

И всё же историческая память делает жест презрения при упоминании об Иване, а правнука его Дмитрия ласкает всячески. Хотя это личности разного калибра и разного времени. Иван Калита виновен в том, что действовал тихой сапой: внешне лояльный подданный своего дяди, он подрывал власть суверена на корню. Это он его дети вырастили два непоротых поколения, чьи сердца уже не холодели при одной мысли о татарах. Это он создал волну, которая вознесла Дмитрия на вершину славы. Однако никто не смотрит на прелести кирпичной кладки – все любуются цветом обоев. Стены будут стоять века, но о них вспоминают только тогда, когда хозяев выгоняют из дома.

1. История как миф и сказка
   
2. Девичья память - лицо истории
   
3. Будни истории и сказочный праздник
   
4. Должность: внештатный пророк в своём Отечестве
   
5. Магия нашего прошлого
   
6. Диалектика Я и Мы в истории народа
   
7. Быдлократия как общественный институт
   
8. Сказка о грибнике и грибах
   
9. Мифология романтизма как основа современного мировосприятия
   
10. Геном русской сказки
    
11. Новая легенда об Аскольде и Дире да племяннике их Рюрике
    
12. В поисках утраченных корней
    
13. Русь - начало всех начал
    
14. Кого обидели варяги
    
15. Личное дело легендарного человека
    
16. Три смерти князя Игоря
    
17. Обвинение и оправдание Святослава Игоревича
    
18. Последний гордый варяг
    
19. Яга на марше
    
20. Конец света - не за горами
    
21. Трудно только первые сто лет
    
22. Власть женского рода
    
23. Лукавые мудрствования
    
24. Выбор невесты
    
25. Поминая старые обиды
    
26. Время Ярослава Мудрого
    
27. Золотая осень древнего Киева
    
28. Возвращение средних веков
    
29. Второстепенные герои древнерусского мифа
    
30. Мифология справедливости
    
31. Вечная юность народа
    
32. Конец истории
    
33. Летние сны
    
34. Молодой народ подобен степному пожару
    
35. Личность Змея Горыныча
    
36. Городское одиночество
    
37. Время и люди Чингизхана
    
38. Бросок степной гадюки
    
39. Разорванность человеческого существования
    
40. Киевская Русь: подводя последние итоги
    
41. Историческая миссия Змея Горыныча
    
42. Последний Рюрикович
    
43. Власть идеи
    
44. Я прошу у судьбы немного
    
45. Иллюзия самодостаточности
    
46. Избирательность исторической памяти
    
47. Сказка о времени
    
    

1. Первый писатель и первое Слово
   
2. Вторая судьба первого писателя
   
3. Третья жизнь первого писателя