История всегда по-своему расставляет знаки препинания. Только со временем проблема «казнить нельзя помиловать» приобретает чисто академический интерес. А для живущих она животрепещет.

Между отцом и сыном стоит мать. Женщина связывает времена и фильтрует сознание народа. Через женщину время течёт из прошлого в будущее.

Высший Суд редко устраивает выездные сессии на землю: восстанавливать историческую справедливость обычно поручают женщине. И она это делает тихо и без лишней аффектации.

Так 1060 лет тому назад княгиня Ольга – тогда ещё не святая – разорила в образцово-показательном порядке племя древлян. На рынок попало много разного товара, в том числе масса женщин и детей. Разные у них сложились судьбы, но одна крошка попала в княжий дворец, пришлась ко двору и пошла вгору. Обладая талантами бизнес-леди, девочка стала у старой княгини главой администрации и доверенным лицом. Связи создала огромные и решила не дать им пропасть – она так часто попадалась на глаза юному совсем ещё князю, что в конце концов \ или в самом начале – Бог его знает\ - родила ему наследника. Круг замкнулся – отпрыск раздавленного народа стал во главе племени победителей.

Горе правителю, чья власть незаконна. Мать Владимира – тогда ещё и не Святого, и не Равноапостольного \ кто бы мог подумать!\ - была более чем демократического происхождения. К тому же – не совсем своя – или совсем не своя – не ясно, как тогда судачили о рабынях, купленных на базаре на карманные деньги. Во время войны люди изрядно дешевеют. Чтобы утвердиться на княжеском столе, молодому человеку пришлось много лет вести усобицы. Сколько бы у него не было пядей во лбу, а все 35 лет своего княжения он думал только об одном: как стать более легитимным. Такой штамп подсознания совсем по-другому поворачивает изгибы государственной политики, придавая им часто иррациональный характер. Деятель с таким клеймом везде видит стены, готовые на него упасть, или пол, что вот-вот уйдёт из-под ног. А враги плетут бесконечные заговоры и множится число претендентов на власть.

Обычно государь в такой ситуации стоит между двумя крайностями: либо во всём потрафлять своему окружению, либо рубить головы направо и налево, постепенно оставаясь в вакууме. Всё зависит от личности господина и характера отношений с подданными.
Владимиру невозможно было прибегнуть к массовому сечению голов хотя бы потому, что родственники и ближняя дружина были либо варяги, либо близкие по характеру люди. А такие товарищи ещё не были рабами. Времена Ивана Грозного начнутся только через пять с половиной веков, а пока холопство ещё было не в чести на Руси. Если вождь начинал увлекаться манией преследования – ему без всякого пиетета могли отрубить ослабевшую головушку – и всего делов.

Новому князю оставалось только всемерно укреплять доверие масс. Однако создать систему регулярных подачек Владимир не мог – страна очень бедная, да и традиций на Руси таких ещё не было. И не прочно это: мелкие взятки только утомляют, а крупные стоят дорого.

Религиозный авторитет срабатывает даже тогда, когда нет сил запугать и нет денег, чтобы задобрить. Однако главная проблема в том, что власть языческих богов слишком личная. Тысячу лет назад наши предки поклонялись десяткам своих богов, да ещё варяги завезли импортных. Отношения между богами были разные, их иерархический статус не был установлен – что открывало для человека широкое поле для манёвра. Власть одного бога можно было оспорить, прибегнув к защите другого. Создавалась ситуация детей в неблагополучной семье: от папы можно спрятаться за маму, от мамы – за бабушку, а от бабушки – за дедушку, если он ещё не окончательно спился. Сказка о юрком Колобке хорошо иллюстрирует такое положение вещей.

Языческого бога всегда можно было наказать: и лично и с помощью местного жреца за скромную плату. Идол – жилище бога, и пока он исправно выполняет все просьбы человека, его мажут кровью и жиром. Однако весьма экономно: народ тщательно следил, чтобы у него по усам текло – а в рот не попало.

Если же человека настигала полоса неудач, то бога сначала добром просили не шалить и не скупились на будущие щедроты. Потом лишали регулярных подношений и угрожали применить репрессии. Видимо, взывали к совести и ставили в пример других богов – которые добросовестно помогают ненавистным соседям и честно зарабатывают свой хлеб. Наконец, если небожитель не внимал ни угрозам, ни посулам, его пороли, сжигали и бросали в реку. Поэтому язычник никого не боялся – он был на равных с богами. А значит буен, алчен и управляем только самыми простыми и тяжёлыми методами – палкой и голодом.

Как и все владетельные варвары, Владимир жадно поглядывал на Византию. Богатство и образ жизни последнего осколка Древнего Рима всем мозолили глаза вплоть до 1204 года, когда Константинополь благополучно сожгли крестоносцы, завернувшие туда по дороге в Палестины. Но до этого было ещё пару веков ждать – а пока империя стояла как скала, о которую из поколения в поколение бьются крупные и мелкие волны народов со скромным эффектом.

Христианская церковь уже проявила себя как сила, которая может консолидировать и привести к некоторой покорности дикий народ – что очень привлекательно для государя, чья власть не освящена традицией. У Рюриковичей было время подумать: ещё княгиня Ольга в середине 10-го века ездила ездила в Константинополь как туристка – а вернулась христианкой и с обозом миссионеров.

Единый Бог, от мести которого не укроешься – ибо ад всегда гостеприимно открывает двери перед грешниками, жёсткие моральные запреты – всё это обуздывало примитивные рефлексы вчерашнего животного. И князь Владимир Святославович, взобравшись на престол по трупам своих родичей и не обладая талантами своего отца-воителя, решил прислушаться к голосу проповедников нового Бога.

Никто не знает, о чём думал Владимир 1-й 1000 лет назад, замышляя сменить религию в своей уже тогда необъятной империи. Сомнительно, чтобы его одолевали мистические восторги и радость неофита. Было острое желание любой ценой удержать власть, которую жадные и рукастые люди готовы вырвать – только расслабься. Его отец всю жизнь переживал, что враг успеет от него убежать – а сыну не давала покоя мысль, что его самого скоро поймают. Роли поменялись, круг замкнулся – гора родила мышь, которая боится высоты.


Леонид Багмут