Забавное время было на Святой Руси, которая ещё и киевской не была. Впрочем, город Киев уже тогда был. Хотя это был не город, а очень большая деревня, обнесенная приличным частоколом. Но для современников этот забор был вершиной архитектурного зодчества и признаком богатства: живут же люди! Можно сколько угодно спорить о том, можно ли называть деревню городом из-за большого тына, но летописи все как одна сходятся на том, что это был немалый в тех краях культурный и промышленный центр. Не пуп земли, но окрестные хуторяне все хотели получить киевскую прописку.

Суд потомков излишне строг и всегда неуместен. Критерий истины – объективная реальность – изменяется с каждой минутой, унося в прошлое положение вещей. Конфигурация жертва – палач – свидетель тоже не стоит на месте, ибо у каждого из них своё представление о мире. Настоящая жертва корчится от боли, настоящий палач – от удовольствия, а классический свидетель сопереживает обоим чудакам. Его записи глубоко пристрастны, ибо он сам кормиться энергией чужих эмоций.

Потомки, глядя на ушедшую в прошлое конфигурацию, бестрепетно становятся над ней. Прошлое удобно тем, что никогда более не вернётся в том же виде, а потому его реконструкция на бумаге совершенно безопасна.

Народ и люди, попадая в эпоху перемен, не видят сами себя. В стесненных обстоятельствах они кричат криком и ходят вслепую. Но одно хорошо: они внимательно слушают тех, кого ранее искренне презирали. Тяжёлый политический режим, закрывая рты и скручивая руки, обостряет слух народа – и он из принципиально глухого создания становится чутким к слову.

От рождения и до смерти течёт жизнь – а потом она вдруг кончается. Живой человек силится понять своё место во вселенной – возможно, он чувствует, что мёртвому будет не до того. Говорят, у мёртвых свой круг интересов, который изредка соприкасается с нашим.

Сегодня много говорят о времени. Но ведь было время, когда о нём не говорили. Сегодня все жалуются на недостаток времени. Но ведь было время, когда его всем хватало. И даже кое-что оставалось про запас.

Время имеет два состояния: либо оно есть, либо его нет. Ещё бывает время, когда его совсем нет. Но это уже софистика.

Когда время есть, оно останавливается. Что-то происходит с законами вселенной: при наличии времени день становится бесконечным. Даже солнце двигается по небу медленно, будто бы задумавшись: а куда спешить? Время-то ведь есть. Мысли становятся ленивыми и однообразными, с одним рефреном: ну когда же это время кончится?

Военный разгром наполняет национальный миф новыми героями. Пока всё идёт благополучно, по заведенному от отцов и дедов порядку, личности, служащие всеобщим примером, не меняются. Но как только случилось непоправимое – у современников возникают экзистенциальные вопросы: кто мы после всего этого и на кого теперь равняться? Ведь после оккупации у народа – по крайней мере его грамотной части – вдруг появляется время подумать о главном. Собственно, время у людей образованных всегда есть – но нет особого желания думать: это и тяжело и вредно. Тяжело, потому что не приучены, а вредно, потому что мыслить – это всегда инакомыслить.

Прошедшее время потому и называется прошедшим – его не вернуть ни при каком раскладе: даже если у человека на руках одни козыри. С судьбой не играют краплёными картами: она открутит голову и отобьёт руки самому ловкому пройдохе – как ни крути.
Время всегда остаётся за спиной человека: на него нельзя взглянуть прямо. Мы смотрим только на отражённое время, улавливая те блики, которые выдают прошлое с головой. По крайней мере, так нам кажется. Взгляд назад многократно опосредован – и в этом главная особенность самосознания всего сущего.
Время – это застывшее бытие, умершие отношения, изношенные вещи – и затёртые долгим употреблением слова. Когда-то они были живыми и сохраняли вполне тривиальный смысл – для тех, кто жил вместе с ними. После смерти символы эпохи застывают, превращаясь в материал для осмысления.

Я прошу у судьбы немного – счастья, а если его нет, то хотя бы денег немного. А если можно, то лучше больше, чем немного. Но счастье всё же необходимо, ибо деньги его не заменят. Но и деньги тоже не помешают, потому что счастье без денег должно быть большим.

Большое счастье – это редкость огромная. О тех кому оно досталось, обычно сочиняют легенды, которые переживают века. Что и подтверждает редкость явления. Те, кто им пользовался, превозносятся до небес или причисляются к лику святых – что соответствует действительности.

Власть идеи абсолютна. Она не зависит от уровня образования, развития интеллекта и характера человека – это голос Бога в душе его. Трудно поверить, что Творец может говорить мелкие вещи и побуждать к совершению чудовищных поступков – но такова природа всех вещей.
В роли пророка выступают самые разные люди. Вседержитель не считается ни с уровнем образования, ни с интеллектом, ни с привычками человека, через которого будет передаваться Его воля.

Моя хата с краю – подумали все древнерусские князья, прослышав о неприятностях Владимирской Руси. Такой шаблон выдаёт мировоззрение людей или бесконечно циничных, или крепко битых. Но в любом случае излишне эгоистичных и потому политически близоруких. В 38 – 40 годах смоленцы, черниговцы, полочане и киевляне с волынянами продолжали привычно разорять друг дружку, не заметив, что настают другие времена. А когда они это заметили – было уже поздно. Историческая наука подробно и со вкусом смакует это обстоятельство. Что вполне естественно, ибо социальный заказ всегда был один, его же не перейдеши: демократия у нас никогда и никого до добра не доводила. Народная мудрость оживляется несказанно при виде такого непотребства: заставь дурака Богу молиться, так он и лоб побьёт!   Читать целиком >>   Обсудить >>

Легко искать причину на поверхности событий – и так же легко обмануться. И хорошо ещё, если чистосердечно. Искать глубинные причины событий – себе дороже, ибо есть риск посягнуть на святая святых народа – его сборник мифов.
Но вот приходит судьбоносное время, когда старые сказки подвергаются проверке на прочность: народ попадает в обстоятельства, которые ни в какие рамки не проходят – и это мягко говоря. Ничего особенного с народом не происходит, просто Господь лишает его на время своей любви. Или наоборот: проявляет любовь истинную, лично взявшись за Отцовский ремень. А как ещё унять излишне шаловливого подростка?