А теперь пришло время познакомить вас, дорогие читатели, с возлюбленной Мёкё Каной, ее семьей и многочисленными родственниками. Вообще-то ее полное имя Каныкей, но оно девушке категорически не нравилось. То ли дело балдежное – Кана! Еще она любила называть себя «супер Каналия», не подозревая, что по-русски это звучало с иронией, даже ругательно. Впервые ее так назвал Мёкё, в одном из свиданий на дискотеке в райцентре, объяснив, что это имя итальянское и означает «цветок любви». (Между прочим, итальянское слово «любовь» в русской транскрипции по-киргизски звучит тоже не хорошо, матерно.) Откуда Мёкё взял слово «каналия», одному Богу известно. Скорей всего, кто-то пошутил над Мёкё, когда тот был в армии и переписывался с Каной.
Дом, в котором родилась и проживала Кана, был одним из самых зажиточных домов Чочко-сая: 12 комнат, веранды, хозпристройки, большой приусадебный участок с плодоносящим садом. Дед Каны был тот самый «дюжюр-аксакал», которого уважительно по киргизскому обычаю звали Чоке, а полное имя было: Чокунакун Кузубалиевич. О-о, мы еще с детства догадывались, что он необыкновенный человек, но по настоящему оценили только повзрослев. Настоящее музейное ископаемое сталинских времен! 50 лет прошло, как не стало «Отца народов», а «дюжюр-аксакал» все продолжал носить сталинский френч и, между прочим, чрезвычайно этим гордился. Непререкаемый авторитет! Выше его по положению в Чочко-сае были только «Вампир» и Нагай-оп. Первый был худой и высокий с красными глазами, за что и прозвали «вампиром». К тому же, вместо клыков у него во рту стояли золотые фиксы и они из-за неправильного прикуса, словно нарочно, чуть выступали наружу. Ходячая страшилка! Помнится, когда мы были еще маленькими, взрослые девочки любили пугать нас Вампиром. Было неимоверно жутко выслушивать истории с продолжениями, как Вампир по ночам, превращаясь в албарсты (оборотня), пьет кровь у спящих чочко-сайцев. Как человек, Вампир был откровенной дрянью, бездарным хозяйственником еще при Советах, вознесенный на высший пьедестал в Чочко-сае лишь после того, как брат стал большим начальником в Бишкеке. Но многие аильчане, несмотря на его высокое положение, все равно продолжали презирать Вампира, при встрече с ним на улице не здоровались, а, проходя мимо его дома, не забывали со смачной брезгливостью плюнуть в сторону железных с финтифлюшками байских ворот. Вампир платил им той же монетой: открыто, без утайки отбирал у них лучшие земли, пастбища, покосы, а в округе заводы и фабрики. Если бы лет двадцать назад кто-нибудь сказал бы, что Вампир станет самым богатым человеком Чочко-сая, все односельчане такого прорицателя дружно подняли бы на смех! Но, как видите, чудо произошло! Только Аллах самолично мог своим приказом распорядиться отдать все богатства края этому ничтожному человеку! Не верите? Спрашиваете, за какие заслуги?! Наши чочкосранцы тоже над этим вопросом крепко думали, пока самый «умный» Керимбай не просветил «темных» дыйкан: это не милость Божья, дуралеи, а Испытание и Наказание от Аллаха! Ведь за 74 года Советов наш народ совсем позабыл, какие они на вид баи и манапы. А теперь нате: маски коммунистов и комсомольцев - «борцов за народное счастье», отброшены в сторону, а вместо номенклатурных рож «вожаков мирового пролетариата», мына, получайте, свиные рыла новых манапов! Ладно, еще, куда ни шло, были бы они из старых, известных по истории бай-манапских фамилий, невинно пострадавших при большевиках сразу после революции. А то ведь повылазила такая, извините, мразь, с которой вчера наши родители просто не здоровались. Так что, уважаемые господа-товарищи, обобранные, обманутые герои сталинских пятилеток, хрущевских семимильных дерзаний, брежневских БАМов любуйтесь великим явлением-появлением среди нас «новых хозяев жизни»! Черт с ними, если они распоряжались бы только своими семьями и судьбами. Но они стали хозяевами и наших с вами жизней, причем без копейки оплаты за прокат! Хотят свет отключат, газ перекроют, или вдруг под праздник цены подымят. Юмор, видать, у бывших партократов, ныне ярых сторонников капиталистического счастья такой. А простому люду что, одна дорога – в могилу! Пробовал хитрый Керимбай подговорить повозмущаться нескольких парней из рода асык, так их бедолаг сразу в каталажку засунули. Побили коваными сапогами и отпустили. Напоследок предупредили: еще раз высунетесь, в Сибирь отправим! (Нашли чем пугать, оглоеды, будто в России своих недовольных мало!)
Второй по степени авторитетности был глава, (по-киргизски, аким), райгосадминистрации имя и фамилию, которого никто никогда правильно не называл. Кличка Аким Акимыч настолько прилипла к нему, что он иногда под хорошее настроение отзывался на нее. О характере главы района можно было судить по его исковерканной народным языком фамилии: Нагай–оп. То есть выпорет нагайкой и еще, извините за просторечье, ни за что, ни про что при всех поимеет! Короче, Нагай-оп был олицетворением как раз того самого вчерашнего босяка комсомольца, которому смертельно захотелось стать бай (богатым) – манапом (властелином) нового поколения кыргызов. Другое дело, насколько у него задумано-желаемое исполнялось в жизни? Положа руку на сердце, ответим: никак. Все что воровал, умыкал от людей Аким Акимыч, потом все равно ему из подхалимажа приходилось отдавать Вампиру. Настолько ненасытная утроба была у брата большого начальника.
Других аксакалов и кёксакалов, а также их жен, уважаемых тетушек: Какиш, Макиш, Сакиш, Алмаш, Бурмаш, Джамаш и т.д. мы не будем описывать из экономии места и времени. Все были приглашены, угощений чочко-сайцы никогда не жалели. Еще не свадьба, но почему бы ни воспользоваться моментом и, несмотря на трудное время, не похвастаться своей сытостью, изобилием в доме, продемонстрировать перед аильчанами, ко всему прочему, еще и знания старинных обычаев? В свое время сталинско-хрущевский кадр Чокунакун был главным гонителем и ликвидатором не только народных обычаев в Чочко-сае, но и национального духа вообще. Никого не жалел, даже своего знаменитого прапрадеда, жившего 100 лет назад до Октябрьской революции, обвинил в идеологической незрелости и запретил издавать его стихи. А теперь, после приобретения независимости Кыргызстаном, вынужденный считаться с патриотическими настроениями людей, дюжюр-Чоке вспомнил о своих национальных корнях, провел оглушительный по масштабам той-поминки по своему предку, память о котором в течение 25 лет у власти пинал, и держал его рукописи в застенках всесильного КГБ. Но если кто-то думает, что это был акт очищения и покаяния перед образом родного по крови великого поэта и философа, то глубоко ошибается. Чокунакун как был державным большевиком – душителем свобод в зеленом цвета хаки бушлате аппаратчика, так и остался им, «зациклившись» в последнее время на идее превращения бывшей компартсистемы Кыргызстана в ханское государство, повсюду поддерживаемое похожими на него ветеранами-аксакалами.
Но это мы рассказали вам так, между делом. Кто больше «чокунакунатый» из односельчан: старый партократ Чоке или Самын – судить читателям. Признаемся, нам намного интереснее наши герои, вроде Каны и Мёкё, чем целая дюжина бывших чиновников – «дежурных» от эпохи тоталитаризма. Кстати, не без их помощи, громадная страна с неисчерпаемыми человеческими и природными ресурсами бесславно слегла в 91 году в братскую могилу, с трехбуквенным, напоминающим мат названием – СНГ!

Мёкё, конечно, на праздник опоздал, прибежал, когда основная масса гостей уже прибыла. Нехорошо получилось. У киргизов не принято, чтобы молодой человек, которого односельчане-родичи позвали помогать встречать гостей, опоздал. Это у поэта Светлова «эскадрон», может, «не заметить потери бойца», а в нашем аиле, извините, каждый на виду, каждый на коллективном прицеле. Пусть только кто-нибудь попробует увильнуть от общественно-святого долга, разные там тетушки и дядюшки – десятая вода на киселе, потом живьем съедят! До могильного савана будет помнить этот гражданин, как однажды в молодости опоздал на отработку того или иного тоя и поминок. Но такие строгие требования вряд ли относились к сыну Самын. Он был в разряде безнадежных людей, на которых давно махнули рукой. Здесь, в доме Каны, где царствовал, несмотря на преклонный возраст, аксакал Чоке, он не пользовался, мягко говоря, популярностью. Если Кану, свою внучку, эту чочко-сайскую чуву-чувилу, или как теперь по-новому стали звать девиц поколения «прокладок с крылышками», - брэндяру, дюжюр-аксакал еще как-то терпел, то этого охламона Мёкё на дух не переносил. Из ненависти он, например, свою патлатую, вечно не кормленую дворняжку назвал именем сына Самын, и каждый раз пинал бедную собачку, цедя сквозь зубы: «П-шел вон, Мёкё!» Вот такой старикан! Недаром говорят, что злые долго живут. Чоке давно перевалил за 80 и хоть бы что – память еще не потерял, бегает вместо трекинга - оздоровительной ходьбы, по полям, да огородам и всех учит жить и как хозяйствовать! Давно уже колхозы распустили, землю с грехом пополам поделили среди крестьян, а он настаивает на развитии агропромышленных комплексов, требует перегнать Новую Зеландию по поголовью овец. Кто знает, может он прав? А мы все, начиная с Президента-физика, ничего не соображаем в сельском хозяйстве? Но, возвращаясь к теме сына Самын, заметим, что при всем своем большом авторитете и бывшей «партийной принципиальности», старик Чоке не мог запретить Мёкё появляться на территории двора. Любопытный штрих нравов киргизской глубинки, остаток от некогда всесильной киргизской общинной демократии. Если сегодняшний городской киргиз перед нежелательным гостем – сородичем уже может не открывать дверь и, притаившись в квартире, на долгие звонки притворяться, что его нет дома, то в аиле такой номер не пройдет. Наши чочко-сайцы в основной массе живут еще по старинке, все на распашку, входи не церемонясь. Но это, думается, пока. К Вампиру уже сейчас просто так не зайдешь. Ворота под охраной видеокамер, во дворе на цепях сразу несколько злобных кавказских овчарок бегают! Так что, бедный влюбленный Мёкё, не понимая, какими он еще неимоверными благами демократии, оставшимися от предков, пользуется, покружив среди людей во дворе, вошел в дом. Там тоже была большая сутолока. Гостей на дармовщинку – халяву набилось битком, сидели по разным комнатам с повсюду раскрытыми окнами на двух этажах: мужчины сами по себе, женщины, любительницы посплетничать – отдельно. Сновали туда-сюда молодухи, постоянно из гостей кто-то выходил и заходил. Так что, предмет своих воздыханий Мёкё выловил не сразу. Встретил брэндяру Кану на втором этаже в одном из извилистых коридорчиков несуразного дома, когда та везла на модном, еще необычном для Чочко-сая заграничном сервировочном столике – каталке, грязную посуду. Парень, обрадовавшись, попытался сходу всучить ей свой подарочек, завернутый в целлофан с зелеными лентами в виде банта, но всегда своя в доску чувиха на этот раз встретила его хмуро. Непрестанно жуя жвачку и всем видом показывая свою занятость, Кана движением глаз дала понять, чтобы он свой подарок оставил на старом буфете в одной из проходных комнатушек. Но Мёкё не так легко было смутить всякими там штучками-дрючками. Не обращая внимания на холодный прием, он, чтобы рассмешить подружку и тем самым как-то загладить свою вину перед нею, взяв в рот целлофановый пакет и изображая собачку на задних лапках, несколько раз попытался ткнуться своим подарком ей в лицо. Никакой реакции! Идет себе по коридору, как королева певиц Королева, покачивает бедрами в обтянутых джинсах, сплошь покрытыми молниями. Даже центральный шов, стыкующий на заднице две половины штанин, заменен… молнией!!! Наверное, нигде в мире нет такого портняжного изобретения! Голову даем на отрез – сдвинутый, «бренданутый» Париж таких еще штанов не видал! В туалет можно ходить по нужде, не спуская джинс, представляете?! Р-раз, расстегнул молнию и делай свое дело без проблем! Короче идет наша Кана и даже не улыбнется своему «вонючке, парасёнку», деловая. Все для нее вокруг букашки. А сын Самын, вообще – ноль!
Коридор второго этажа кончается лестницей на первый этаж. Кана подкатила свою тележку до лестницы, остановилась. Мёкё думал, что она сейчас возьмет посуду на руки и пошкандыляет вниз, рискуя упасть на скрипучих деревянных ступенях. А он, тут как тут, придет на помощь в самый ответственный момент. Ничего подобного! Брэндяра оказалась в своей лени смекалистей его фантазии. Загрузила свои тарелки одной из пробегавших мимо молодух-подсобниц и повернула назад, за новой партией немытой посуды! «Классно придумала! – восхищенно пробормотал Мёкё. – Бегать по лестницам, надрываться под тяжестью тарелок не надо, катай себе игрушку в удовольствие! И никто из тетушек не прорычит, что на тое не помогала». Вот только как пристроиться к такому балдежному, не пыльному делу, а заодно вернуть к себе расположение «кычырайганской» подруги? И наш чочко-сайский Ромео, решив, что только преданной настойчивостью вернет к себе симпатии возлюбленной, побежал догонять крутую задницу в молниях. Догнал, не говоря ни слова, потянул на себя тележку. Кана, презрительно стрельнув глазками, еще крепче сжала поручень сервировочной тележки. Видать, сильно «осерчала» на него за опоздание! Мёкё опять потянул, но уже с силою, а подружка все равно не отдает. Уперлась, словно эта разрисованная посудная каталка, из настоящего золота сделана! Так и препирались бы наши чочко-сайские брэндяры, перетягивая каждый на себя тележку, пока Кана, наконец, не «дотукала», что парню можно и уступить. Отдав тележку, она взяла у него изо рта подарок и, не разглядывая его (о, ужас!), положила на подоконник. Еще не веря в крах своих ожиданий, Мёкё шепотом напомнил об обещанном поцелуе, и в ожидании нежного ответа со стороны девушки вытянул губы трубочкой. Но вместо поцелуя Кана раздула большой пузырь из жвачки и ткнула этим пузырем в губы незадачливого ухажера. Пузырь с шумом лопнул, клочья жвачки повисли на лице парня. «Обещанного три года ждут», - добавила назидательно брэндяра и пошла вперед, вновь дразня своими полными бедрами. Вот тут Мёкё обиделся! Ох, как обиделся! По-настоящему! Из-за этого подарка он чуть не погиб под копытами взбесившегося быка, а ей, оказывается, наплевать на его «мококские» чувства! Он бросился за чувихой, чтобы нагрубить ей, но в этот момент, откуда не возьмись, появились две хитроглазые молодухи и, по-видимому, желая насолить спесивой внучке Чоке, одним махом наложили на Канину тележку целую башню грязных тарелок. Пластмассовая поверхность тележки, не выдержав тяжести, треснула. Мёкё обернулся на звук и, благодаря своей молниеносной реакции, чуть ли не в акробатическом прыжке спас посудную башню от падения. И снова оказался в глупом положении. Тарелок на руках - выше «крыши»! Что с ними делать, неизвестно! Растерялся вначале, замер. Любимая брэндяра оказалась предательницей, испарилась «красавица» в одной из комнат, даже на треск поломанной заграничной тележки не обернулась. Стоит, короче, Мёкё, боится пошевельнуться бедняга. Если двинется, или кто толкнет невзначай, что тогда? Вся эта проклятая посудная башня обязательно рухнет, побьется вдребезги! И снова Мёкё будет виноват?! Ну почему он всегда крайний?! Нет уж, пусть ищут кого-нибудь другого! С трудом, согнувшись в три погибели и обливаясь потом от страха за качающуюся из стороны в сторону башню из тарелок, парень добрался до открытого окна в коридоре, и без всяких угрызений совести выкинул тарелки в окно со второго этажа. Хорошо, никто не видел этого безо-бра-азия (!), а то мигом все ребра нашему герою пересчитали бы. Что ж, дело сделано, тарелки обратно не вернешь. Это только в кино существует обратная съемка. Мёкё побежал вниз и, смешавшись с толпой, как ни в чем не бывало, выбрался из дома во двор. Честно говоря, он ожидал во дворе услышать брань, неистовый крик молодух, толпу людей вокруг горы разбитой посуды. Нет, все тихо, словно ничего не произошло. Озадаченный Мёкё завернул за угол, вышел на сторону, где было окно, откуда он выбросил тарелки и остановился, разинув рот. Свершилось чудо: выброшенная посуда, оказывается, не разбилась, а целой и невредимой свалилась на виноградные шпалеры, прикрепленные под наклоном к стене дома. Затем эта груда посуды соскользнула по виноградным веткам и листьям, и тарелки благополучно попадали одна за другой в чаны для мойки посуды, стоявшие у виноградной беседки на земле. Девчонки, мывшие посуду, конечно, удивились, но особого значения не придали. Во время тоев всякое бывает. Правда, не все тарелки, к сожалению, попали в чаны с водой. Некоторые застряли среди листьев и, провалившись между деревянных реек и металлических прутьев, упали внутрь беседки, прямо на сидевших там людей. И в первую очередь почему-то снова досталось невезучей Апыш-эже. Она как раз вышла подышать свежим воздухом из дома, по-свойски заглянула на хозяйственную часть, чтобы чуть отдохнуть от бабских сплетен, разговоров. Ей, конечно, предложили пиалку чая, а тут вдруг на голову сверху тарелка с недоеденным бешбармаком шмякнулась. Женщина от неожиданности, опрокинув на себя пиалу с чаем, громко вскрикнула, потом начала протирать залитые бешбармачной жижей глаза, не понимая, что с ней произошло. Рядом сидевшие, тоже оторопели. Их можно понять, ведь не каждый день на тебя сверху сквозь виноградные листья бешбармак падает вперемешку с обглоданными костями! Не растерялась только Сакевай, говорливая, шустрая жена Шакевая, одного из дальних родичей Чоке. Она, видать, быстрее всех сообразила, что кто-то сверху из окна тарелки с едой выкинул. Чтобы как-то замять назревающий скандал, она концом своего платка начала счищать лапшу с башнеподобной Апыш.
- Вот, эжеке, ничего нет! Смотрите! Уже все чисто! Все чисто! – как заведенная, затараторила Сакевай. (Кстати, это не анекдот, а быль. Если случайно или по делу попадете в Чочко-сай, то непременно найдите Сакевай. Имя мы ее не меняли. Женщина она веселая, словоохотливая и жуть как смешливая. Поболтать с ней, юморной, одно удовольствие.)
А наш Мёкё возгордился – наконец-то, впервые в жизни повезло! Значит, Бог за него? Может, он станет отныне другим человеком – везунком?! Недаром говорят: жизнь – полосами! Ура, началась полоса везения! У него мелькнула мысль подойти к ветерану Чокунакуну и эдак солидно, будто он настоящий инженер, поделиться идеей сооружения посудного желоба со второго этажа до земли. Вот удивится старик! Скажет всем, что раньше недооценивал сына Самын. Но не успел толком помечтать, как вдруг увидел промелькнувшую фигуру Каны. Мёкё устремился за нею и попал в женский быстроток. Явно что-то случилось, потому что главная распорядительница праздника от дома Чоке тетушка Сакиш была чем-то недовольна, и требовала от молодух двигаться быстрее. Ясность внесла быстро идущая Кана. Мёкё никогда еще не видел ее такой спешащей. В руках у нее был поднос с раскатанными кусочками теста для боорсоков.
- Бурсаки финиш! Врубаешься, какая позоруха?! – сказала она на бегу Мёкё.
- Представляю, - кивнул головой брэндик, подстраиваясь под скорость ее движения. – В каждой комнате по одной горе вкусных пончиков. Эт-чё мало?
- Иез! Надо чтобы было море, еще две горы бурсаков и без балды! Скоро привалит вторая орава гостей из соседних аилов. Все сарыбаиши перед выборами решили выразить свое уважение к моему деду.
- Ты чё? До шайлюхи (выборов) еще два года. Эт скоко раз твой дед может лажануться из-за бурсаков?
- Кончай подкалывать! – одернула Кана. – Ты чо газета «Урсаба»? Вчера, говорят, в ней опять моего деда грязью облили! Не газета, а кошачий хор! Позор! Или ты так не считаешь?
- Конечно, считаю! – «испугался» Мёкё. – Позор нашим врагам – кошакам, а собакам, вроде меня – поцелуй!.. Кто-то обещал меня поцеловать…
- Вонючка ты мой! – не снижая скорости, заулыбалась растроганная брэндяра Кана. Куда девалась напускная строгость? Кажется, она растаяла и простила опоздание своего «парасёнка» на праздник. – Как гости отвалят, обязательно сделаю всосусь тебе шею (иск. засос).
Парень, заглядевшись на девушку, засмущался, и на полном ходу ударился лбом об яблоню. От сильного удара на землю посыпались знаменитые чуйские апорты. Всем, кто оказался в радиусе пяти метров от дерева, попало по головам. Но яблоки не тарелки с объедками, вызвали у пострадавших только улыбки. И конечно, смех над лежащим в обмороке Мёкё. Какая короткая полоса везения!