Продолжение

Спустя две недели, в ночь с пятницы на субботу, машина, в которой сидела Семицкая, стояла у подъезда дома номер шестнадцать на улице Володарского небольшого райцентра на Волге. Женщина с содроганием в сердце ждала того момента, когда распахнется дверь и из нее выйдет человек, который завладел ее сердцем.
Долго ждать Семицкой не пришлось. Людмила оказалась права. В пять минут второго стала медленно открываться входная дверь. Из нее вышли двое. Женщина, которая в руке держала фонарик, и мужчина в плаще, в широкой шляпе с полями и шарфом, который закрывал его лицо. Его туловище было полусогнутым. Он ставил впереди себя костыли и медленно тянул за собой ноги, не отрывая их от земли.
«Нет! Нет!» — дрожащим голосом, схватившись за голову, промолвила Светлана.
Она почувствовала, как леденеют ее руки и ноги, как по позвоночнику прошелся холод. То, что суждено было увидеть одинокой женщине, не пожелаешь и врагу.
«За что!? За что же ты меня так наказываешь, судьба?! За что?! Я прошу тебя, ответь мне! Женечка... Миленький мой... Дорогой мой... Потерпи чуть-чуть... Я тебя никогда не брошу... Слышишь, ни-ког-да! Я стану твоими ногами... Я все вытерплю... Я сильная... Я смогу... Вот увидишь, смогу... Вдвоем мы сможем пережить твой недуг... Я... Я...»
Слезы сдавили ей горло, и Семицкой показалось, что еще секунда, и кислород перестанет поступать в легкие. Она широко раскрыла рот и стала глотать воздух.
Когда мать с сыном скрылись за углом дома, Светлана вылезла из машины и, сделав с трудом несколько шагов и откинув голову назад, прижалась к стене панельного дома. Ее взор был устремлен в пустоту.
«Женя... Женечка... — твердили в темноте ее уста. — Сколько за свою жизнь ты познал женских губ, сколько поцелуев, многообещающих и умиротворяющих... В жизни и на сцене, а возможно, и в кино... Ты стал кумиром не только женщин бальзаковского возраста, но и молоденьких девчонок... Они тобой бредили... Бросали к твоим ногам цветы и свои сердца... А ты... Как ты с ними поступал? Ты брал все то, что встречалась на твоем пути, не задумываясь, что это человеческие души, человеческие сердца, что они ноют, изнемогают и болят. Им было больно, как и тебе сейчас... Возможно, ты сейчас рассчитываешься за свою прежнюю жизнь, за свое отношение к человеческим душам... Ты мог только брать... Человеческое сострадание, боль — эти качества были тебе непонятны, им не было места в твоем сердце. Но несмотря на все это — я люблю тебя... Ты — то единственное, ради чего я все эти годы жила... Я поднялась с колен, с тех самых колен, на которых стояла перед тобой и просила тебя, чтобы ты не бросал меня с ребенком. Я широко распрямила плечи и вдохнула аромат популярности и славы...»
Неизвестно, сколько бы Светлана разговаривала полушепотом сама с собой, скрестив руки на груди, если бы не услышала женский голос. Семицкая вошла в подъезд. Она стояла на лестничном пролете, прижавшись к дверному косяку, и с тревогой в сердце ждала той секунды, когда судьба вновь сведет ее с Лучезаровым.
«Мы не можем знать, что нас ждет завтра или через год. Все мы в руках Бога, и как он распорядится нашей судьбой, то нам и будет предназначено в дальнейшем», — неожиданно на ум Светлане пришли слова, сказанные Александрой Петровной.
И спустя несколько секунд судьба вновь свела одинокую женщину с мужчиной, которой стал отцом ее дочери. Мысли о том, что Лучезаров недосягаем, для Светланы канули в небытие.
— Сынок, осторожно... Не нужно так спешить. Отдохни немножко, — услышала она заботливый, нежный голос матери Евгения.
Светлана опустила глаза. Еще две ступеньки, и мать с сыном будут стоять перед ней. Сердце задребезжало. Оно стало биться в сумасшедшем ритме страстей, по телу пробежала дрожь, и в судороге свело ногу.
— Здравствуй, Женя, — с трудом произнесла Семицкая.
Лучезаров остановился на какие-то доли секунды, и, еще ниже опустив голову, хотел продолжить свой нелегкий путь.
— Светка?! Что ты здесь делаешь? — не понимая, что происходит, растерянно спросила пожилая женщина.
— Да, это я.
— Ты? — голос ее задрожал, — Что тебе нужно от моего сына!? Что вам всем от него нужно?! — голос с каждой секундой становился все громче и громче. — Как я вас всех, газетчиков, ненавижу! От вас нигде покоя нет! Пишете всякую ерунду! Уходи! Убирайся! Вон с моих глаз! Ты слышишь! Совсем совесть потеряла! Убирайся!


Она хотела дать Светлане пощечину, но та вывернулась.
— Женя, я люблю тебя! — лихорадочно выкрикнула Семицкая, — Я, надеюсь, что ты еще не забыл, что у тебя есть дочь! Мы любим тебя! Если будет трудно, позвони!
Светлана Сергеевна не слышала, что в ответ кричала ей мать Евгения. Она выбежала из подъезда и, полная гордости за свой поступок, открыла дверцу машины.
Она вошла в гостиничный номер и, не раздеваясь, легла на кровать, свернувшись в калачик.
Мучившая ее в последние месяцы бессонница немного пошатнула женские нервы. Светлана это чувствовала, но не в силах была лишить себя бессонных ночей — единственного времени суток, когда она могла предаваться мечтам или воспоминаниям.
Сейчас она чувствовала свое превосходство над больным, убогим человеком, которого безумно любила. У нее не было ни грамма сомнений, что они сейчас будут вместе и что Евгений нуждается в ней, как никогда.
И Светлана Сергеевна не ошиблась.

Она лежала в своей постели и читала любовный роман, когда раздался телефонный звонок. Семицкая хотела крикнуть дочери, чтобы та подняла трубку, но какая-то сила заставила ее подняться с постели.
— Светочка, здравствуй, — услышала женщина на другом конце провода мужской голос. — Извини меня, что я беспокою тебя в столь поздний час.
— Женя?! Женя, это ты?! — неуверенно, почти шепотом, спросила главный редактор областной газеты «Огни города», боясь услышать слово «НЕТ».
— Моя мать умерла... Позавчера были похороны... Она для тебя оставила письмо... Если будет время, загляни ко мне. Найти меня можно по старому адресу.
— Женя... Женя... Милый... Я сейчас к тебе приеду... Обязательно приеду... Сегодня же пятница... Завтра нерабочий день... Женя... Женечка... Как хорошо, что ты позвонил... Жди меня.. Я приеду... Обязательно приеду... Только не ложись спать...
Она подскочила с постели и, раскрыв шкаф, стала прикладывать к себе вещи одну за другой. Голова ходила кругом от счастья и перевозбуждения. Светлана все еще никак не могла поверить, что звонил ее любимый. Человек, подаривший ей дочь, которую она любила не меньше, чем ее отца.
Надев голубую шифоновую кофточку, в которой она, по мнению окружающих, была «неотразимой», и брюки, Cветлана направилась в спальню к дочери.
— Танечка, — присев на край кровати к девушке, которая, не отрывая взгляда, смотрела телевизор, произнесла: — Мне только что позвонила моя коллега и попросила, чтобы я к ней приехала. У нее какие-то неприятности.
Девушка заулыбалась и, проведя пальцами по материнскому лицу, с интересом спросила:


— Мамочка, а твоя «коллега» хоть ничего?
— Да... Она красивая.
— Мамочка, я так хочу, чтобы ты была счастлива, — она прижалась лицом к материнской груди. — Мамочка, за меня не волнуйся. Я завтра после школы поеду к бабушке и дедушке. Мамочка... Расскажи мне о нем... Он любит тебя? А ты его? Ты, я надеюсь, меня с ним познакомишь!
— Конечно, конечно, моя девочка! Я думаю, что для него в твоем сердце найдется немного тепла.
Семицкая совершено не помнила, как вышла из квартиры, как остановила такси, как оказалась в подъезде дома, того самого дома, где стала женщиной.
Прозрение к ней пришло только тогда, когда за закрытыми дверями она услышала шаги.
— Здравствуйте, Светлана Сергеевна, — открыв двери, произнесла уже не молодая женщина. — Женя ждет Вас в кабинете.
Она предложила Светлане повесить плащ.
Стоя перед закрытой дверью, Семицкая перекрестилась, и со словами: «Ну что, Светка, с Богом!» — потянула к себе дверную ручку.
В комнате, в трех метрах от двери, на кресле сидел человек, который, по словам Людмилы, мог без грима сниматься в фильмах ужасов. Правый глаз был прикрыт черной круглой материей. Огромный резной шрам тянулся от изуродованного глаза до губы, из которой сочилась слюна.
— Ха... Ха... Что остолбенела. Испугалась?! Подойди... Ну, подойди ко мне поближе... Ха... Ха... — голос Лучезарова напоминал скрежет металла.
От неожиданности Семицкая прикрыла глаза.
— Ну, что ты там стала... Ты же так рвалась ко мне... Что ты... Ха... Ха... Страшно! Нет, не страшно... Противно... Отвратительно... Мерзко... Вот видишь, до чего доводят ночные прогулки.
Она была не в силах что-то произнести. Женщина почувствовала, как слезы подступили к ее глазам и спустя несколько секунд стали медленно катиться по щекам.
«Это невозможно! Просто невозможно, — подумала она с невыносимой болью в сердце. — Во что Лучезаров превратился?! Где его красота, его манеры, его блеск глаз... Где они? А сексуальность? Лучезаровская сексуальность, о которой в городе ходили легенды? Где его загорелое тело, нежный, слегка охотничий взгляд, свежие, пылающие жаром губы, гибкая атлетическая фигура с накачанными бицепсами, холеное лицо, которое всегда пробуждало у женщин желание оказаться рядом с ним в одной постели...»
Она поборола страх, который вот уже несколько минут как поселился в ее теле, и, сделав над собой усилие, подошла к креслу. Светлана наклонилась над любимым, и, прикрыв веки, несколько раз как во сне произнесла его имя, потом прижалась к его лицу. Ее губы стали медленно перемещаться от подбородка к виску, прокладывая путь поцелуями, жадными и медлительными.
А он... Он не оттолкнул Светлану от себя, а наоборот... Его рука, облаченная в черную кожаную рукавицу, прикрывавшую изуродованную до неузнаваемости часть тела, скользнула по женской спине. Евгений издал дикий вопль. Семицкая слышала его учащенное сердцебиение, чувствовала пылающее жаром тело. Она продолжала одаривать его лицо поцелуями. От нее исходил заряд нежных, теплых лучей. Они согревали холодное, в последнее время превратившееся в маску, лицо Лучезарова.
Охваченные неожиданной страстью, они предались минутным любовным утехам.
— Спина... Моя спина... — застонав, произнес Евгений.
Этот стон слегка отрезвил женщину. Она подскочила и увидела то, чего не заметила раньше. Его искаженное от боли лицо, его беспомощное тело нуждались в тепле и ласке.
Семицкая, как верный и преданный хозяину пес, присев на корточки, положила голову на больные ноги Лучезарова.
Он гладил ее волосы и, тяжело дыша, постоянно хватал губами воздух.
— Я люблю тебя, — слегка приподняв голову, произнесла Светлана шепотом. — Я люблю тебя таким, каков ты есть.
— Меня?! — он разразился диким смехом. — Меня?! Как можно меня любить!?
— Прекрати! Слышишь! Прек-ра-ти! — казалось, еще секунда — и она заплачет от невыносимой боли в сердце. — Я люблю тебя... Я всегда любила тебя... Тебе меня не понять... Я любила только тебя, и поэтому не выходила замуж, так как боялась, что ты когда-нибудь позовешь меня, а я не смогу к тебе подойти.
— Ну и дура, — выпалил он на одном дыхании, — Я артист... Был, есть и умру артистом. Театр — вот моя жизнь, моя стихия. В ней нет реальности... Только роли.
В женских глазах заиграли искры ненависти к его необдуманным словам. Она поднялась, подтянула на себе голубую шифоновую кофточку, и, глядя на Лучезарова своими громадными черными глазищами, изрекла:
— С этой минуты ты станешь молить меня о любви. Могу биться с тобой об заклад, что это так и будет... Твой час расплаты настал, и я постараюсь сделать так, что ты потеряешь покой и сон... Ты будешь думать обо мне и днем и ночью.
— Я!?
— Да, ты... Твое мужское начало еще живет в тебе, и оно требует простора.
— Это интересно... Очень интересно... Мое начало требует простора...
Светлана медленными плавными движениями рук стала расстегивать блузку на своей груди.
Лучезаров замер в кресле и, откинув слегка голову назад, стал пристально наблюдать за Светланой. Он не шевелясь, не отрывая взгляда от стоявшей возле него женщины, наблюдал, как одежда медленно, словно облака, падала на пол, открывая путь к ее обнаженному телу.
Плавные женские движения заставили мужчину подняться с кресла и увести в далекую, манящую, ранее неведомую ему даль.
Она шла медленно, высоко подняв голову и слегка покачивая бедрами.
А он... Он тяжело дышал, что есть силы, опирался на костыли, и, волоча по полу больные, изуродованные после многочисленных операций ноги, шел за женщиной, которую лишил самого дорогого — женского счастья.
Светлана вошла в спальню... В ту самую спальню, которая на протяжении долгих лет стояла у нее перед глазами. Наконец-то ее самая сокровенная женская мечта сбылась. Она снова здесь, снова в этой обители, и сейчас ей уже ничего не сможет помешать превратить свои долголетние мечты в реальность.
— Лучезаров, — томно произнесла она, живо вскочив на кровать, — подойди же ко мне... Ну... Чего ты ждешь? Чего ты боишься? Где же твоя прежняя сноровка? — спросила она мягким, мелодичным голосом, слегка прищурив глаза.
— Све... Све... Я... — он стал полуоткрытыми губами хватать воздух.
И хотя Евгений стоял в метре от кровати, Светлана чувствовала, как стремительно бьется сердце в его груди, как кровь ударила в виски, как тело потребовало чего-то, что он давно уже не испытывал.
Она спрыгнула с кровати и, сбросив покрывало, сделала шаг. Один-единственный шаг навстречу мужчине, который завладел ее сердцем.
— Све... Све... Нет... Нет...
Она не слышала, что бормотали его губы, периодически глотая воздух.
Семицкая понимала, что Лучезарова одолевает страх. Ее дыхание, медленное и глубокое, вызывало в нем желание. Женщине потребовалось всего несколько минут, чтобы раздеть мужчину и уложить в постель.
— Может, не стоит начинать все сначала, — эти слова только и смог произнести Лучезаров.
Светлана прильнула к его губам своими теплыми губами.
В постели Евгений оказался таким же беспомощным, как и в жизни.
— У меня уже давно не было женщины, — обливаясь потом, процедил он сквозь зубы. — Ты же знаешь, во что превращается мужчина, живущий без женщины... Он становится... Его покидают силы... С того самого момента, как я стал калекой... Моя супруга... Катенька... Она не смогла побороть в себе страх... Она еще в больнице сказала, что не сможет со мной больше жить, а тем более лечь в постель. Я прекрасно понимаю ее... Она еще так молода и так прекрасна... Зачем я ей сейчас?! Да я и сам никогда бы не позволил, чтобы это хрупкое, юное создание стало моей сиделкой.
— Не переживай, — миролюбиво произнесла Светлана, — сейчас у нас с тобой начнется восстановительный период. Ты слегка перенервничал. Не нужно так расстраиваться по этому поводу. В конце концов, ты же не стар...
Евгений из рассказов друзей и знакомых знал, насколько женщине отвратительно и мерзко видеть, что мужчина потерял былую силу...
«Бедный Женя, — подумала печально про себя Семицкая, слегка улыбнувшись. — Что с тобой стало... А ведь были времена, когда ты всегда добивался своей цели. Один твой поцелуй — и крепость была повержена. А сейчас?! Сейчас твои глаза молят о помощи. Время... Оно расставило все на свои места. Я была марионеткой в твоих сильных мужских руках, ты играл на моих чувствах. И вот я дождалась обратного результата».
Светлана посмотрела пристальным взглядом в глаза Лучезарову. Это окончательно добило мужчину. Из его груди вырвался дикий стон, который дал ей понять, что он страдает от своего бессилия. Евгений, как ребенок, прижался к женской груди и что-то буркнул себе под нос. Она гладила его волосы, чувствуя, как вздрагивает на ее груди мужское тело. Злоба и постигшее разочарование жгли душу Лучезарова медленным огнем.
— Ты живешь воспоминаниями о прежнем Евгении Лучезарове... А его уже давно нет... Нет его былой славы, популярности... И вообще... Ничего нет... Осталось только одна оболочка, некогда называемая человеком.
Семицкая поцеловала Евгения в щеку и, лениво поднявшись, устроилась на самом краю постели. Положив руки на колени, она спросила:


— Ты говорил, что твоя мать оставила для меня какое-то письмо.
— Да... Да... Она его написала за несколько дней до смерти, — растерянно произнес Евгений. — Как будто предчувствовала свою скорую кончину.
Он с трудом поднялся с постели и, опираясь на костыли, стал волочить по полу ноги.
Сердце женщины облилось кровью, когда она наблюдала эту сцену. У Светланы было чувство, что ее пристальный взгляд на обнаженное изуродованное тело, как ток, пронзил Евгения насквозь.
Семицкая окинула взглядом постель, где еще несколько минут назад лежал человек, который некогда завладел ее юным сердцем и разбил его на части.

— Вот, — облегчено произнес Лучезаров, протягивая запечатанный конверт Светлане.
Семицкая моментально вскрыла его и стала читать. Она несколько раз перечитала предсмертное письмо бабушки своей дочери и взглянула на Евгения.
— Она просил меня, чтобы я тебя не бросала.
— Что?
— Да... Да... Зачитать?.. «Я знаю, что у тебя благородное сердце, и что ты любишь моего сына. Вся моя надежда только на тебя. Пожалуйста, не бросай Женю. Ему будет так трудно одному...»
— Все! Хватит! — опершись о шкаф, выкрикнул Лучезаров.
Светлана поднялась с кровати и подошла к Евгению. Его тело вздрагивало. Семицкая бросила взгляд на свое отражение в зеркале и, поправив волосы, провела рукой по изуродованной щеке Лучезарова. В женских глазах было понимание и сострадание к человеку, который остался один. Она обхватила его голову руками:
— Женечка, я помогу тебе... Помогу преодолеть твой недуг... — касаясь его щеки, произнесла она как можно спокойнее.
Он, словно раненый воин, нуждался в эти минуты в утешении и ласке. Лучезаров прильнул к Семицкой всем телом. Его тепло моментально согрело обледеневшую женскую душу, и она ощутила на мгновенье какое-то внутреннее спокойствие. Она желала вновь испытать то, что испытала в объятиях этого человека много лет назад.
— Я тебя никому не отдам! Слышишь, ни-ко-му!

— Света, тебе еще не надоело возиться со мной? — спросил Лучезаров низким голосом за ужином. — Прошел месяц, как мы стали встречаться... А толку-то?! Я понимаю тебя, ты хочешь выглядеть в моих глазах благородной дамой...
— Перестань, — резко произнесла Семицкая, перебив Евгения. — Не распускай нюни! Ты ведь не хочешь, чтобы я от тебя ушла, — она окинула взглядом его лицо и добавила: — Ведь не хочешь, чтобы я с тобой поступила так, как ты поступил со мной?
— Что тебя удерживает возле меня?
— Прошлое... Да... Да... Прошлое. Оно идет бок о бок с настоящим.
— Что говорит дочь по поводу твоих ночных отлучек? Она знает, с кем ты проводишь ночи, выворачиваясь вся наизнанку?
— Нет... Ей незачем это знать...

— Мамочка, когда же ты нас наконец-то познакомишь со своим другом, — за обеденным столом спросила Татьяна, и, взглянув на Александру Петровну, добавила: — Нам всем интересно знать, кто такой твой таинственный незнакомец Мистер Икс, — ее голос был нежен и мил. — Надеюсь, что он скоро станет членом наше семьи. Тебя в последнее время, мамульчик, совершено не узнать. Ты вся искришься.
— Вы все его знаете. Он...— промолвила Семицкая смущенно, — он довольно-таки уважаемый в области человек... Его знает почти каждая женщина в нашем городе. И не только в нашем...
— Он политик? — не удержавшись от любопытства, спросила дочь с искрой в глазах.
— Нет... Он артист.
— Артист?! Вот здорово! — всплеснув руками, восторженно выкрикнула девушка.
— Мамочка! Миленькая, кто он?! Не томи же нас!
— Евгений Лучезаров.
— Кто? — испуганно произнесла Александра Петровна.
— Евгений Лучезаров.
В комнате воцарилась тишина. Александра Петровна взглянула на Светлану и, сжав руки в кулак, трясущимися губами спросила:
— С каких это пор Лучезаров стал уважаемым в области человеком? Он же бабник, пьяница и картежник, да и вдобавок ко всему калека.
— Нет... Это просто городские сплетни... Он очень милый человек... И вообще... — Светлана растерянно посмотрела сначала на дочь, затем на Александру Петровну.
— Нет, дорогуша, — стукнув по столу кулаком, взорвавшись, закричала старуха. — Спустись на землю! Не пари в облаках! Я на днях разговаривала с его родственницей! Он же калека! Понимаешь, ка-ле-ка! В придачу ко всему у него громадный долг!
— Я его люблю, — покраснев, как бы оправдываясь, произнесла Семицкая.
— О какой любви ты говоришь?! Подумай о дочери! За ней сейчас глаз да глаз нужен, а ты твердишь нам про какую-то любовь.
— Я всегда думаю о дочери.
— Да... Можно подумать! — с ехидством в голосе произнесла Александра Петровна. — Пока я жива, ты с ним встречаться не будешь. Это мое последнее слово!
Женщина поднялась из-за стола и, подойдя к двери, услышала за своей спиной:
— Я его люблю, и никогда не оставлю его в беде! Слышите, ни-ког-да!