СУММА СУММ



1
Орган - система корневая
Музыки, что стремится ввысь,
Архитектуру оставляя
Внизу, где наши дни сплелись.

Но человек и сам система,
Иль сумма многих величин.
Надёжна стержневая тема –
Даётся голосом глубин.

А сумма сумм – вселенной недра,
И вместе с тем – она сама.
И дух живой откроет щедро
Нам золотые закрома.

2
Отталкиваться от того,
Что есть – порой такое бремя.
Готическое торжество
Справляет угловатый Бремен.
Из крыш, соборов и ветвей
Гнездом закручен старый город.
Не обойдёшься без вестей
Своих фантазий, если молод.
Взгляд вглубь, в сознание своё
Такие дебри открывает!
Спокойное житьё-бытьё
Как чёрный омут испугает.
Жир на душе? Да нет, легка,
Её свеченья, жаль, не вижу.
Порой всего одна строка
В просторы дали выдаст визу.
В такую даль, где облака
Свой войлок отдают низине.
Тогда откроются – пока
Я их не видел и в помине –

Великолепные сады,
Где зреют жизней всех плоды.

ПОСЛЕ КИНОСЕАНСА


В кинозале зажигают свет.
Шарканье, шаги, шум голосов.
-Как тебе? Понравилось? – Да нет.
Скоротали парочку часов.

Титры очень медленно ползут,
Свет съедает их. Июльский жар
Принимает всех, кого маршрут
Воскресенья (добавляем – жаль)

На сеанс привёл. Курчав бульвар.
Изменился взгляд на мир едва ль.
Там в кино стрельба, игра, пожар.
Пустота…а где же вертикаль?

-Что купил билет и сам не рад.
Может быть картина не для всех?
Все ли мы живём, меняя ряд
Впечатлений ради новых вех?

* * *


Воздух пахнет свежевысохшим бельём.
Будка белая торчит бельмом
На глазу кривого переулка.
Синевой мерцает снежный пласт.
Оглядись – насколько резко план
Твой меняет зимняя прогулка?

Снежность, бахрома январских строк
Не гарантия от катастроф.
Простынями сушится пространство.
Жёлтые окошки – чистый мёд.
Много жизней скрыто в сумме сот,
В тайны их чужому не пробраться…

ТЕАТРАЛЬНОЕ

На сцене – сумма стульев. Чей-то крик
Меняет перспективу яви резко.
Абсурд диктует бытию язык,
На сцене Беккет или Ионеско.

Абсурд даёт подгнившие плоды.
И много лучше барский дом на сцене.
И диалоги впитываешь ты
О времени, о счастье, об измене.

Жизнь театральна. Нет – она вполне
Конкретна, матерьяльна и объёмна.
В ней боль , и кровь, и мысли о вине,
Хоть мнится иногда – она условна.

Жизнь жизнью повторять – скажи, зачем?
Деревья из картона. Снег из ваты.
Осенний вечер. И темнеет в семь.
И будут впечатления богаты.

Иль сами мы – да? Нет? Скажи, Шекспир,
Играем нечто из огня и дыма?
Двоится и слоится зыбкий мир,
И часто бытие невыносимо.

На сцену лезет публика! Долой
Актёров! Лучше сами поиграем.
Наборы реплик рушат будней строй,
То обозначив, отчего страдаем.

Актёры, люди, декораций лад.
А смерть пришлёт послание в конверте.
И не отвергнуть предложенье смерти
О роли в пьесе страха и утрат.

HOMO SAPIENS


Homo sapiens похоже
Разум губит суетой.
Посмотрите – ведь негоже
Ложною идти тропой.

Полдень в комнату вливает
Золотистый зыбкий мёд.
Человек не понимает,
Сколь насыщен небосвод.

Как юла крутись всё время,
Что отпущено тебе.
Музыканты, Старый Бремен.
Сказочка нужна теперь?

Homo sapiens ветшает –
В смысле рода…Но и сей
Индивидуум страдает
Смрадной старостью своей.

Можно двигаться на запад,
Ну а можно на восток,
Всё равно – да хоть на запах –
Будешь сильно одинок.

Съел пирог своих мечтаний –
Иллюзорностью запей.
Тьма предметов и названий –
Где же истина вещей?

Вещество раствора жизни
Наполняет всё окрест.
Чудо – жди его, не жди –не
Даст иную сумму мест.

Ощущенье – всё известно.
Стулья. Стол. Торшер. Кровать.

И порою, если честно,
Лучший выход – просто спать.

* * *


Хлопья густо валят, страшно,
Сквозь их лёт огни горят.
Что? Сторожевая башня?
Или тени ворожат?

Мост над чёрною рекою,
Не замёрзла – бездны вид.
Человек…что с ним такое?
Стал, задумался, стоит.

На мосту стоит, под снегом,
Смотрит в адовый провал.
На том свете, ясно, не был…
Или…всё-таки бывал?

Показалось – рядом тоже
Человек стоит. Молчит,
На него весьма похожий.
Снег мелькает, снег летит.

Двойника совсем сокроет.
Искры блещут, фонари.
Город тайны снова копит
Для разгадчицы-зари.

СУБСТАНЦИЯ


Субстанция в пределах формы
Жива всегда в понятьях нормы,
Но часто – не для наших глаз.
Ведь душу ливня мы не видим.
Мелькают струи. До травы им
Едва ли дело есть сейчас.



Твоя субстанция душою
Зовётся. Тишиной сплошною
Бывает в ракурсах мечты.
Закат окрашивает листья
В багровый цвет иль золотисто,
И изучаешь данность ты.

Субстанция довольна формой?
Своею собственной платформой?
Порою да, порою нет.
Переливаются мгновенья.
Сосуд иного поколенья
Уж переполнен. Гаснет свет.

Свет, в наши дебри нисходящий.
Поэт сегодня – будто ящер:
Нелеп, коль деньги взяли власть.
А впрочем, неужель теряли
Её когда-то? Вертикали
Осилят ли земную страсть?

Субстанция чиста по сути.
Но перед чем же мозг пасует?
Перед реальностью, где ложь
И густота событий – то есть
Пред тем, что предлагает повесть,
Когда ты музыкой живёшь.

МЕЛОДИЯ ЛУНЫ



Мелодия луны легка –
Тут альт и сладость клавесина.
И ныне зимняя картина
Ясна сознанью до штриха.

Мелодия струится по
Слегка синеющим сугробам.
Дома, попрятав по утробам
(темны, как старое депо)

наборы судеб. Не хотят
внимать тому струенью, ибо
в нём прихотливостью изгиба
капризы лунные звучат.

И всё-таки она легка –
Луны мелодия – мерцает.
И к высоте вас приближает,
Раз не достигнута пока.

ПОЛИРОВАННЫЕ ДОСКИ


За полированные доски
Готов сражаться человек.
Соблазны собирают войско,
Не одолеть его вовек.

Мир матерьяльный, косный, вещный.
Буфет, и кресло, и комод.
К другим весьма бесчеловечный,
Богато персонаж живёт.

Банкир ли, ростовщик…не знаю.
Явь современная гудит:
Я матерьяльна! Отторгаю
Того, про дух кто говорит.

Поэт, философ ли под пеной
Погребены давным-давно.
Всё матерьяльно во вселенной!
И я смотрю о том кино.

И полированные доски
Мерцают роскошью своей.
Еды всегда должно быть вдосталь –
Еды, и денег, и вещей.

Комфорт – сие волшебный остров,
А роскошь – просто благодать.

Когда в земле сгниёт ваш остов,
Душе придётся так страдать!

Да где душа? Всё матерьяльно!
Лежишь, прихлопнутый доской
Так гробово и так банально,
Путь завершив, такой пустой.

МАРИЯ ВЕЧОРА

ПАМЯТИ В. ХЛЕБНИКОВА

В тяжёлых старых рамах масло
Портретов, натюрмортов, сцен
Охоты – наползает эта масса.
Не ведают предметы страшных цен,

Что люди платят, часто и не зная
За что. Эрцгерцог снова пьёт вино,
Марию жадно взглядом поглощая.
И тяжело зашторено окно.

И туша кабана глядит из рамы,
Вот гроздья уток – как они пестры!
Вино бывало врачевало раны,
Но ежели как лезвия остры?

Ковры шаги привычно приглушают.
А мебель подавляет красотой.
Звук выстрела действительность меняет.
И слуги – даже целою толпой:

Тут повар – он по лестнице промчался,
И егерь, и дворецкий – и т. п. –
Собрались у двери, когда раздался
Звук выстрела. И ясно всё теперь.

( У Хлебникова рваным, страшным ритмом
движенье было передано. Я
не стал такой использовать режимом
стиха. А стих – осколок бытия.)

Эрцгерцог мёртв. Мертва его Мария.
Смерть обвенчает лучше церкви. Так.
А звёздочки мерцают золотые,
Не очень изменяя зимний мрак.

УЛЕЙ. ПОСЛАНИЕ ГОРАЦИЮ


Флакк! Дом такой представить мог бы?
Семь этажей, и плотное житьё.
В футбол играл пацан, пришёл весь мокрый.
На кухне снова сушится бельё.

Флакк! Здесь звенят невидимые нити
Взаимоотношений столь пустых,
Что не представить золотых событий.
Никто не процитирует твой стих.

Флакк! Витька – мастер спорта по толканью
Ядра – с утра напился и храпит.
Серёга,сын его, вняв указанью
Мамаши жарит хлеб. Убогий быт.

Флакк! К дядя Косте – часовщик умелый! –
Мальчишка забредёт – влекут часы,
Их механизмы – этот корпус целый,
А стрелки эти – прямо как усы.

Болгарка Марья Дмитревна гадает
Желающим на картах только так.
И денежки за это получает,
И по субботам даже пьёт коньяк.

Флакк! Этот мир закручен, скучен, жалок,
Он тёплой пищей пахнет и жильём.
Из всех возможных в нашей яви свалок
Хужей всего – такой вот общий дом.

РАКОВИНА


1
Как музыку твоих пустот
Отобразить в словесном ритме?
Вот минилабиринта ход.
Но память о густотах вод
Не сохраняется в регистре
Звучаний нынешних, когда
Шум слаб – тут мёртвая вода.
Весна сейчас. Капель играет.
О подоконник капли бьют.
Ветшает снег и оседает,
И этим двор преображает.
Двор будто раковина тут:
В моём реестре яви, ибо
Как видеть явь – по сути выбор.
Моллюск, чей мускул был силён
Изъят из раковины кем-то.
Во времена, допустим, кельта
Вполне мог быть на свете он –
Вбирая воду, жить на дне,
На неизвестной глубине.
И перламутрово блеснувший
Опал внутри – он так хорош! –
Мой взгляд назад, в мой мозг вернувший –
Мол, кода яви не найдёшь
Ты, взгляд – пусть ум и не алкает
Разгадку раковины знать.
И панцирь этот представляет
Собою сокровенный знак.

2
Пирамидою из
Завитков предстаёт.
Холил, твёрдую, бриз?
Кто сегодня поймёт.

Или выросты на
Теле ракушки, друг,
Будто зверя спина,
Или ящера?(круг
Яви кинул давно.)

Серебристый отлив.
Вот из жизни кино –
Той, где нет перспектив.

Разных форм не исчесть.
Тайны моря близки
Мозгу – скрытая весть,
Что диктует стихи.

ЛИСТКИ ИЗ БЛОКНОТА


1
Цветы тебе под вечер алкоголь
Подарит – засияет вечер садом.
В саду растений вызревает боль.
В саду метафор боль бывает кладом.

2
Расплавит смерть привычный твой состав,
Чтобы потом отлить его иначе.
А может – мысли вывернут сустав,
К тому ж – бредущей наугад, незрячей?..

3
Себя вполне достаточно. Внутри –
В низинах мозга и в его долинах
Есть нежность – стержневой огонь зари,
И лёгкость пуха – складов тополиных.

4
С балкона, закурив, глядишь теперь
На голую – как правда что ль? – рябину.
Иль просто зиму ты устал терпеть,
И хочешь зреть волшебную долину?


5
Пружинит взгляд – ветвей набор: батут –
Мой взгляд в мой мозг сейчас воротит снова.
Асфальт чернеет пятнами – мазут?
Но место снова обретает слово.

6
Листки блокнота. Осени листва
Припомнится – прожилки очень тонко
Означены, они звучат едва –
Тончайшим робким голосом ребёнка.

7
Листки…их разметает сквознячок.
В конверт их прятать незачем. Не стоит.
Но если ты всем сердцем одинок,
Воспринимай судьбу свою, как стоик.

ПЕСЕНКА


Вливание вечности
В малую жизнь
Отказом от вещности,
Как формулы лжи….

Не много ли мебели?
И дышит ли дом?
У Канта, у Гегеля
(что скажет мне том?)

найдёшь утешение?
Едва ли. Едва ль..
Ясна, тем не менее
Уму вертикаль.

И вечер дан веером
Японских лучей.
А лучше – безветренным
Сбирателем дней.

Картины закатные.
И вечность течёт.
Что ж грустью закапаны
Твой стих и твой год?

* * *


Восьмого марта в пять ещё светло.
Парк дремлет за чугунною решёткой.
И наст блестит, как битое стекло
Под фонарями. Свет, конечно, чёткий, -

Ненужный здесь, на улице пока.
И ты порой жизнь пробуешь, как пищу,
Какую не едал, ты, верно, нищий.
Та пища для сознания легка?

Дорога редко верит тишине.
Гвоздики на асфальте грязно-белом
Раздавленным своим краснеют телом.
Тут ссора полыхала, ясно мне.

Куда иду? Да я не знаю сам.
Сугробы обхожу, дворы миную.
Коробки гаражей, и к небесам
Дома вздымают крыши – ни в какую

Расстаться с этим не желаешь ты.
Пусть вся реальность столь обыкновенна.
Мне не нужны по сути перемены,
Раз есть сиянье вечной высоты!

Финал стихотворения? О нет,
Финал, но ложный, будто у Вивальди.
Стих длится дальше, а чего же ради?
Того, что сер и синь окрестный свет.

А скоро дёготь…или, скажем, нефть
В действительность прольётся! Так банально –

Как ход с E-два на E-четыре. Нет
Альтернативы яви. Как печально!

Есть каталог реальности в мозгу,
Но цены призрачны, как помыслы о прошлом.
Оно-то ныне кажется хорошим.
А было ли таким? Я не могу

Сказать на сто процентов. Было? Нет?
Воспоминанья отрицают данность,
Иль данность отрицает – эка странность! –
Былое, где ты сам оставил след.

НОЧЬ ГЕРЦОГА КЛАУДИО АКВАВИВА



Кабинет его в резных панелях –
Пеликаны, пышная листва,
Херувимы, ленты. Дело – в целях,
Их поставить важно – дважды два.
Сумму действий укрепят молитвы.
Ночь. Её тяжёлые мотивы.

Сок далёких звёзд, густое млеко.
Ватикана сон, как торжество.
Смоляная сущность человека!
Бытия благое вещество!
Кабинет. Стол генерала. Сумма
Донесений. Сведений рисунок.

Как поэма – разве что без рифмы –
Сочинялся, строг весьма – устав.
Кровь застынет, станут токи лимфы,
Правила останутся. Устал
Аквавива от служенья, только
В нём лишь видит сокровенность толка.

Ночь. Всё спит. Дома, дворцы, строенья,
Мебель, канделябры, медный таз,
Хлеб, картины, ноты вдохновенья.
Мистик должен знать златой экстаз.
Спят сады, плоды же созидают
И во сне. А звёздочки мерцают.

Старое распятья Аквавива
Медленно целует за столом.
Прочитал письмо – в нём кропотливо
Дан обзор – пространнейший притом –
Неприятных, и весьма событий.
Управленье – знанье массы нитей.

Сумма нитей – орден. Орден – сила,
Власть реальна, хоть за ней грехи.
Но вообще – возможна ль перспектива,
Если власти нет? И тут греми
Проповедью – кто тебя услышит?
Не одной же властью орден дышит!

Под контроль развитье человека
От седых библейских далей он
Всё-таки поставил. Ибо вера
Плотью попирается. Закон.
Механизмы потаённой власти
Все усвоишь вряд ли. Лишь отчасти.

Ночь. Воспоминанья. Кружевное
Бытие Неаполя. В ночи
Факела пылают, и шальное
Шествие вам шлёт свои лучи.
Пышные одежды, ну а шпаги
Символами видятся отваги.

Но смиренье ведь не дар, а выбор,
Качество, шлифуемое век.
Из державы страсти некто выбыл.
И монах – есть высший человек.
Жирный дух огнём кипящих кухонь,
И сады еды, обжорства купол.


В очи бьют тщеславие и зависть,
Бес из зазеркалья поглядит.
Если удалась когда-то завязь,
Мозг и страсти после отразит.
И рассвет встречает Аквавива,
Зная, сколь надёжна перспектива.

АНАТОЛИЙ-МЛАДШИЙ


Калужский приказчик Потапов
Работает в лавке отца.
Рассолом прилавок закапав,
То место он трёт без конца.
Он здесь режет хлеб и колбасы,
Считает кружки серебра.
Душа же скрывает запасы
И кроткой любви и добра.
Он в храме, причём ежедневно
Бывает – далёк монастырь:
К нему тяготеет душевно,
Духовная ведая ширь.
Паучьи потёмки мешают
Потокам надмирных лучей.
Жизнь быта, какую мещане
Ведут неприятна своей
Густой пустотой. – выпьем чаю,
Сынок? – самовар на столе.
Нельзя предаваться отчаянью.
Здесь, на земле.
Отца похоронит приказчик
И матушку. Лавку продаст.
И нищим – такой вот образчик
Евангельских строк – всё раздаст.
И двинется в Оптину пустынь –
Мир неба лепной синевой
Дан, как исключение грусти
Из тела души золотой.



Он старцем прославлен в народе.
Тропою молитвы идёт.
Тот свет – изобилье угодий,
Миров, сокровенных высот! –
А здесь, на земле потрясенья.
17 год. Темнота.
Разлом, чёрный культ преступленья,
И душ и сердец пустота.
Пришли арестовывать старца,
Отсрочить на день попросил.
И ночью покинул пространство
Земное – достаточно сил.
Чтоб души грехом не мрачили,
Он тихо и кротко ушёл.
Так, даже проклятые были
Меняет глагол.
Он смертью избавил от чёрной
Работы убийства чертей
Из недр ГПУ, сея зёрна
Сплошною молитвой своей.

ПРЕДОПРЕДЕЛЁННОСТЬ


1
Порвётся нитка в голове –
И ты умрёшь.
Листом кленовым на траве
Свой круг замкнёшь.

Огонь сжигает ливер твой.
Ужели смерть?
Но золотой лучит покой,
Сияя, твердь.

В колодце видел тайный свет –
Земная ось
Блеснула антрацитом? Нет!
Мечтанья брось!


Покуда жив, покуда есть
Ты в массе дней –
Сам пестуй совесть, пестуй честь
Души своей.

Небесный минерал сверкнёт,
И зрелый ум
Взрастит необходимый плод,
Отвергнув шум.

2
Ниагарой стихов извергаясь,
Потеряешь и сон, и покой.
И к молчанью расцветшая зависть
Едко шутит с вихрастой судьбой.

Кто меня поместил в эту клетку?
Иль в ячейку? Кто дал эту роль?
За окном видишь серую ветку.
Обнажённость – осенняя боль.

Все мечтанья не стоят и грязи,
Что октябрь под конец замесил.
Неизвестные сложные связи
Держат жизнь мощной силою сил.

Интуиции личной согласно,
Ты идёшь сквозь петлистый туман.
Что насущно – не слишком прекрасно.
Вплавь осилишь едва ль океан.

Было – мыслилось о пьедестале,
Диктовалось тщеславьем твоим.
А реальность в ядрёном накале
Сокрушила мечтанья, как Рим.

Но осталась возможность дыханья,
Тишина под простором небес.

И осеннего света мерцанье,
Коль войдёшь в зачарованный лес.

* * *


Деревенский плотник ладит гроб
Девочке соседской.
Гвозди забивает – злая дробь,
Звук чрезмерно резкий.

Плотник – он бобыль, и он дружил
С девочкою этой.
За грибами с ней пять раз ходил
Прошлым летом.

Как смеялась здорово она!
Так задорно!
Вон косичка тонкая одна.
Смеха золотые зёрна…

Заболела. Быстро умерла.
Семь годочков.
Ах, такая б у меня была,
Помечталось, дочка.

Гроб готов. Неструганый, убог.
Жизнь такая…
И бобыль идёт, суров и строг,
Домовину к телу прижимая.

СТАРЫЙ КЛЁН


Клён был высок на старой даче,
Курчав и как-то одинок –
То ль оттого, что так высок,
Иль оттого, что зрит иначе
Простор, где вишни дарят сок,
Крыжовник постепенно зреет.
Но – каждый смотрит, как умеет
На сумму дней, вещей, дорог.
Я залезал на клён, его
Едва ли этим беспокоя.
А в детстве действие любое
Почти уже как торжество.
Клён захирел и спилен был,
Да не спилить воспоминанья.
Ты помнишь детство как мерцанье,
Да вкус надежды позабыл.

БАОБАБ


1
Свод пространства как будто ослаб –
Прободает его баобаб,

Мощным ростом, короной своей –
Этой суммой огромных ветвей.

Или суммой лучей. Обойди
Этот ствол! У него же в груди

Сердце, верно, - иначе никак
Жить нельзя…Всё же нужен костяк,

Плоть нужна для того, чтобы жить,
Чтобы Богу органом служить.

Письмена на коре! Чудеса!
Или чьи-то немые глаза

Созерцают окрестный простор,
Изучая пространный в упор?

А душа-то, видать, велика.
Так иль нет, баобаб? Что века!

Их осилит – их много прошло.
Но припомнить их все тяжело,

Наслоились узором письма
В тех пластах, грандиозных весьма,
Жизнью скрыты, обвиты корой –
Сохраняет от злобы людской,

Чтоб примером служил баобаб,
Если духом ты, грешный, ослаб.

2
В метро в час пик, поди, поверь
В существованье тайн небесных.
Вот с шумом затворилась дверь,
И чернотой всосала бездна.

И я, читая Отче Наш,
Не верю, что меня услышат.
И косностью тяжёлой дышит
Пестреющий людской пейзаж.

3
Легко о баобабе
Писать, с игрой,
С намёком и искрой.
Есть красота и в жабе,
И…в ком угодно, друг.
А тут – такое древо!
Вот справа, слева
Оно – и круг
Его обширней, чем
Фантазии иные,
Пусть даже золотые.
Дуб не идёт совсем
В сравненье тут –
Не те пределы.
Лучи пускают стрелы,
Грозя навряд ли тут.
Века идут, едва ль
Что-либо изменяя.
Стихи звучат, играя.
Жизнь – вертикаль,
И баобаб в неё
Надёжно встроен,
Тем узаконен,
Как бытие моё.
А все ль слова
Меняют данность
Действительности? Странность,
Понятная едва,
И всё же факт
Окрестной яви.
Мы отрицать не вправе
Её, чей акт
Любой меняет нас.
Не в первый раз.
И баобаб стоит
Как крепость силы.
Для нас – предел могилы!
Судьба велит
Пройти через него,
Ему ж - не страшно.
Он высится, как башня.
Вот торжество.
Ты рядом очень мал,
Почти не виден.
Удел обиден?
А ты какого ждал?
Мой мозг, мой мозг
Ужасно жалок.
Прокалывает жало
Отчаяния – мох
Затянет – дней.
А дерево могуче,
Лиловы тучи
Чужих страстей.
А корни тем
Куда уходят?
Иных систем
Среди угодий
Судьбы навряд
Постичь. Ну что же…
Уныние негоже –
Приводит в ад.

* * *


Орнаментумы масти корабельной,
И якорная сила многих слов.
И скальпель мысли, вот он – срез продольный,
Увидим кровь неведомых основ?

Вороны грают, тем сгущая воздух.
А сад иллюзий разорён давно.
И если ныне нет покоя мозгу,
Твоё существование темно.

А яблони плоды свои роняют,
И запах прели своеродно густ.
Янтарно светит правда, и слетают
Слова любви, которой верит гость,
С очерченных довольно круто уст.

ВЕЧЕР НА ОКЕ




Молочные волокна мерно
Туман разматывает над
Водой. Вот-вот сверкавшей медно.
Закат ушёл в далёкий сад.

Вода слоями берег лижет,
Желтея чуть. Трава блестит.
И ива слёзы тихо нижет
На нити собственных обид.

РОЗА


Мерцает в ней покой.
Она красива.
Идёшь своей тропой,
Порой неторопливо,
Порой сбивая ритм,
И путаясь в изъянах
Своих, мечтая Рим
Увидеть - хоть в обманах
Весёлых снов…
Она – как воплощенье
Покоя. Слов
Не слышит, и сомненья
Не знает – холодна
И ювелирна.
И в вазочке она
Парит надмирно.
Мерцает в ней покой.
Меня же звуки мира
Накроют вдруг волной –
Ах, истомила
Судьба меня!
Гневлю тебя, голубу!
Зимою влезу в шубу:
Мороз – огня
Подобье…Стой!
А где ж покой?
Вот в вазочке сквозит
Он лепестками туго.
Сентябрь в окне горит
Покуда. Губы
Его коснутся вдруг –
Тебя ли, розы.
Что нам сулят прогнозы?
Едва ль метаморфозы.
Мечтать – напрасный труд.
А есть небытие?
Иль просто света
Иная форма это?
Верь старой колее
Своей. Гляди
На чудо розы.
Живи, дружок, без позы,
Но с радостью в груди.

МЫТЬЁ ПОЛОВ


1
Паркет блистал когда-то лаком,
Желтел, медово тёк в глаза.
Играл зеркально – так во всяком
Казалось случае. Нельзя

Уж в памяти исправить что-то,
Она застыла янтарём.
Мытьё полов не есть работа,
Но надо обиходить дом.

2
Итак, мытьё полов, В начале
Водой наполнил я ведро.
В нём тряпка плавает. Не ждали
Занятных крыльев? Так остро

Воспринимается реальность,
Что часто просто спасу нет.
Мытьё полов! Ну да, банальность,
Не для стихов такой сюжет.

3
Не для стихов? Ну почему же,
Паркет по-свойму - натюрморт.
А может – золотой к тому же –
Трофей рыбалки распростёрт?

Истёрся мой паркет с годами.
Тут острова, материки.
Вот карта с детскими мечтами,
Они чрезмерно велики.

4
Итак проводишь тряпкой – пыли
Колонии тревожа тут.
Довольно серенькие были.
Житейский труд. Виват уют.

Иголка серебром блеснула,
Забыл. Ну, подбери её.
Коль бытие нас обмануло,
Давай напишем через Ё.

5
Ты коридор протёр, увидев
Себя в зеркальном мире. Да.
В реальности ты вряд ли лидер,
Но это, право, ерунда.

Огромно зеркало в прихожей:
Наследство. Серебро стекла.
И человек глядит похожий…
Жизнь изломать его смогла.

6
Пол комнате теперь елозишь,
В паркетных стыках дремлет пыль.
Мытьё полов. А может гробишь
Себя, осмысливая быль?

Живи попроще. Бытом, пищей.
Сереет грязная вода.
Ты грезил жизненною нишей,
Да в пустоту ушли года.

КИТАЙСКАЯ ХРОНИКА


Ци Ши – механик-виртуоз,
Собравший золотую рыбку –
От скуки соловьёв и роз
Избавил, исключив ошибку,
Солнцеподобного – всегда
Быть весел должен император.
Что развлекает – имитатор
Звериных голосов, вода,
Что вдруг краснеет на глазах –
Неважно.
Рыбка золотая.
Доволен как дитя, играя
Солнцеподобный. И в лучах –
Банально-солнечных – вон то
Изделье радугой сверкает,
Собою воду наполняет.
Ах, не додумался никто
До механизма раньше! Он
Без напряженья управляем.
ЦИ ШИ – механик – был казнён:
Любой повтор мы исключаем.
Дан в иероглифах закон.
Хвост. Плавники. Глаза-рубины.
Наш император – он влюблён
В игрушку – водные глубины,
И рыбка плавает, храня
В деталях память об умельце.

И вспыхнет маленькое тельце
Весёлым лоскутом огня.

АРТИСТ И ПАРОДИСТ


Как же клетки одного
Организма могут ссориться?
Вот – артиста торжество,
У него давно всё спорится.

Зубоскалит пародист –
Много интересного
Матерьяла дал артист –
Мимикой…словесного…

О,амбиция сильна
У артиста среднего!
Пародистом роль одна
До кости изъедена.

Клетки организма мы –
Как же можем ссориться?
Класс артиста – сфера тьмы.
Свет иначе строится.

СТАРЫЕ АЛЬБОМЫ


Альбомы старых фотографий
Есть коды родовых примет.
Не так шуршал, наверно, гравий
В старинном парке много лет
Тому назад…Всё было также!
И всё ж неутолима жажда
Былое знать – сильнее нет.

Какие гордые старухи!
В них власть читается сама.
Они не ведали прорухи,
Их дни – былого закрома,
Где опыт дан зерном роскошным.
А землемер сей был дотошным.
На фотографии зима.

Спокойно, по-иному дети
Глядели в объектив, а нет –
Тогда на мир. В его сюжете
Себя определяя, свет,
Игрушки, папу, маму. Крепко
Даны мужские лица. Лепка
Ложится в памяти сюжет.

Священники – дородство, важность,
Глядят притом весьма легко,
Известно – жизнь не только тяжесть,
В ней есть и мёд, и молоко.
Военные, чьи эполеты
Весьма занятны. Где всё это?
Чрезмерно, видно, далеко.

Чертёж ли рода дан подобным
Альбомом, сеть различных жил,
Различных линий. Ты подробным
Рисунком прошлого замглил
Свой нынешний набор фантазий.
В какой находишься ты фазе
Судьбы? А не напрасно жил?

Они ушли. Иные – страшно.
Война, расстрел,etc.
Былое высится, как башня,
А иллюзорно, как вчера.
В тебе оно. В гуденье пульса,
В частотах избранного курса,
В сознанье – жизнь: едва ль игра.

ВЫБОР


Ибо выбор – всегда он есть.
К тебе равнодушен лес,
Но ты, исключая лесть,
Любишь лес много лет.

И любишь звезду в высоте,
Верней – золотые, те
Звёзды, что видит взгляд
Любишь, любовью рад.

Любят они тебя
Вряд ли. Пускай судьба
Род тупика – любовь
Дом твой радушный, кров.

Выбор осуществлён –
Пусть лучше я люблю
Мир оный, нежели он
Любит, что я пою.