Я помню все детали тех стареньких домов,
Сереющую реку и параллельный ритм
Её однообразных зелёных берегов
С дорогою, ведущей…да нет, совсем не в Рим.
Домишки обветшали, и жёлтый цвет гнетёт.
Мутнеющие стёкла ломают денный свет.
Бельё висит. На лавке свернулся рыжий кот.
На яблонях и грушах плодов красивых нет.
В узлы не заплетутся над миром облака,
Они продолговаты и связаны с дождём.
Но раз не обмелела до наших дней Ока,
То жизнь не оскудела ни мёдом, ни теплом.
Над нами купол углублён –
Прорыт и встроен прямо в небо –
Оно ж для Троицкого фон,
Глядит сине-свинцово, слепо,
Когда осенние деньки.
Иконостас могуч – собора.
Свечей мерцают огоньки
Той высотою душ, которая
Оправдывает нашу жизнь.
Черны послушники, как тени.
Во избавленье ото лжи
Встал некто старый на колени.
ПЕРЕУЛОК ТРУДА
Адрес - переулок Труда
Удача или беда?
Вдоль кладбищенской стены идёт
Переулок, узенький изрядно.
Вот молельный дом желтеет, вот
Частные дома. Всё вроде ладно.
Низкая стена за полтора
Века сильно выветрилась. Вижу
Тесноту крестов. Уже с утра
Грай вороний грянет.
Или визу
В ужас может выписать такой –
Мощный, шаровой?
Летом в зелень разную кресты
Будто бы впечатаны. Зимою
Вид сквозящий постигаешь ты.
В переулке обитать, не скрою,
Грустно и печально: ритуалы
Смерти с детства видишь. Минералы
Тайны смерти душу закалят
Переливом может быть? Не знаю.
Переулок втянет всех подряд –
Всех идущих. Я не понимаю:
Адрес - переулочек Труда -
Всё-таки удача иль беда?
Асфальт весьма разбит на Воробьёвке,
У спуска я стою сейчас, гляжу.
Река блеснёт своею серой темой.
Припомнится старинный дом купца –
Обшарпанный, но чем-то интересный.
Пройду я вдоль обкома – Боже мой!
Какая же отгрохана громада!
И ныне там сидит, жирея, власть.
Я Троицкого вижу верхотуру,
Не понимаю – почему же в парке
Собор стоит. А Троицкий велик.
Фонтан я помню – женщина с зонтом,
А зонт периодически воруют….
Не в этом дело! В силе давних строк!
В том теософском обществе, какое
С трудом я представляю, в том, что жил
Тут Циолковский…Нет, не в том, не в том…
В Калуге мама родилась когда-то.
А корень человеческий могуч –
И крепок. И…была бы мысль крылата.
Я вижу над собой слоенье туч.
Красно-белый цвет, огромный торт,
Но не слопать каменные розы.
Площадь без движенья – натюрморт.
Памятник – заложник лживой позы.
Переулки около рядов,
Пыльные, прелестны переулки.
Сумма подворотен и дворов,
И пределы небольшой прогулки…
От Москвы до Калуги
Путь извилистый с островками
Перелесков, пространством лесов, и мостами, что вдруг
Наплывут, изменяя округи
Внешность грохотом – в этакой гамме
Не живёт сокровенный звук.
Ну а вот
Городков острова – скажем, Нара,
Где собор светло-жёлтый велик.
Я дороги усвоил язык.
Вот сидит
У окошка красивая пара.
Рядом дремлющий пьяный старик…
Там, в Калуге часть детства прошла –
Жил у дяди и тёти на даче –
Ароматна трава,
Огород.
Пожелай, пожелай мне удачи
Птица детства –
Слежу твой полёт.
Дача эта цела,
Нет давно уж ни тёти, ни дяди,
Помяни их, мой стих,
Разместившись в тетради
Меж других же, печальных таких.
Снова стук-перестук –
И колёса ведут диалоги,
Непонятные мне.
Выделяется сук
Дуба старого – встал у дороги,
Был зелёным весьма по весне.
Ныне осень – златые круги
И багровые пятна –
Хорошо хоть не реки небес
Цвет багровый впитали.
Поскольку ни зги
Не увидим мы в будущем – хочешь обратно
В детский лес.
Детский лес,
Где поляны грибов шаровое значенье имели.
К жизни гаснет с годами иль нет интерес?
Удаляясь от цели,
Сам ты будто бы противовес
Дармовому успеху,
Рабом какового стать многие слишком успели.
А в Калуге занятного много – допустим, ряды –
Те, торговые, их лабиринт, повороты. А дальше проулки,
Зал Танеевский, Каменный мост и овраг.
Церкви старые ты
Изучил, отдаваясь теченью прогулки
Много раз.
А над бывшим обкомом теперешний стяг.
Электричка бежит.
Озерцо, дальше речка, а вот
Старый-старый погост
За деревней, чьи крыши пестреют.
Сортирует ли мозг наблюденья? Вот мост.
Перелесков цвета пламенеют.
С толком прожил ты сорок
Или нет?
Электричке сие всё равно.
Рвёт пространство, куски отлетают.
Впечатлений занятен ли ворох?
Но ты сам – выбирающий свет:
Значит мелочи все отступают,
Ради музыки света – которой прекраснее нет.
На ум приходит на досуге –
Провинция всегда права,
Там ярче солнце и трава,
Звучней банальные слова.
Но как прожить всю жизнь в Калуге,
Когда моя земля – Москва.
Города входят в нашу кровь и плоть, также как мы входим в их улицы, часто изогнутые, как вены.
Как должен чувствовать себя москвич, чьи мама и жена из Калуги, который в сознательном возрасте крестился в этой же Калуге (и цветной полумрак высокого собора до сих пор слоится в мозгу новой немыслимой сферой), и где на Пятницком, среди теснения могил и зарослей крестов у него лежит много старших родственников?
Спускаясь и поднимаясь, ибо город, стремящийся к реке, нарушает принцип горизонтальности, блуждая по его бесконечным, переходящим один в другой переулкам – изучаю ли я город или постигаю себя? Вот мемориальная доска местному краеведу; а дом жёлт, стар, но, предполагаю, уютен, и тёплый быт его включает в себя лоскутные пёстрые одеяла, клетку с какой-нибудь птицей, а на окне стоят горшки с желтофиолью и бальзаминами. От этого дома пласты пространства, изломанные нагроможденьями частных домов, приведут к реке, и, серая, с могучим, спокойным течением настраивает она душу на отстранённый от реальности лад.
Калуга космическая – вариант государственной помпезности, и иное дело – парк с могилой Циолковского в центре, парк зимой, и небо над ним затянуто густою сетью голых ветвей, и вороны грают, кружа в лепной небесной сини.
Или – панорама бора, что открывается от музея космонавтики, где, сидя на скамейке, вы следите за неспешным движением облаков, тенями меняющих окрас далёкого бора – от серо-стального до зеленовато-жёлтого.
А вот Воробьёвка с разбитым асфальтом и старыми домами (вон тот – купеческий), с колонкой, растущей из асфальта будто огромный гриб; и скорость спуска соответствует стремительному крену улицы, выводящей к Оке.
Калужские старые проулки, где лениво-тигровые тени вяло колышутся на асфальте; дремотный лад жизни, не тронутой суетой.
Воистину, провинция способствует рождению мысли, медленному его вызреванию – недаром Чижевский и Циолковский так тесно были связаны с Калугой, и недаром нет ни одного русского классика, кто так или иначе не побывал бы тут…
Александр Балтин – член Союза писателей Москвы, автор 18-ти поэтических книг, свыше 220 публикаций в 70 изданиях России, Украины, Беларуси, Италии, Польши, США, лауреат международных поэтических конкурсов, стихи переведены на итальянский и польский языки.
