Двуглавый протестантский собор – высокий. Тёмный, строгий.
Белый, кипенно-чистый первый снег немного смягчает картину, пушисто, с нежностью трогая могучие плечи собора.
Улица, выводящая к нему, сплошь состоит из частных домиков – ветхих достаточно, с покосившимися заборами и небольшими участками.
Следы на снегу пишут затейливые тексты человеческих судеб…

Города вокруг Калуги…Мёд сладко льющихся слов, приторная прелесть Медыни; ломкий, хрустко-резкий камыш Перемышля, и вдруг – какие-то Износки – измождение, усталость…Маленькие, однообразные города, пронизанные единым током густой. Тёплой жизни…

Канев. Никогда не бывал. Вот разглядываю открытку – гладко-лаково блестящую, присланную из редакции журнала, который напечатал мои стихи.
Парк, заснеженный, зачехлённый снегами уютно; и тяжёлые лапы елей темнотой ответствуют белому фонарному свету.
Памятник кому-то – чёрный взмыв постамента, фигура кажется заострённой – она дана на фоне белеющего дома и тех же елей; и снег, снег…
Рождественская открытка из незнакомого далёкого города волнует таинственно…

Резной камень надгробий львовского кладбища. Снег на дорожках, снег на крыльях ангелов, снег на торцах плит; красивые, тянущиеся к небу обелиски напоминают застыший

крик; а город рядом полон своей, разнообразной, пёстрой, буйной жизнью.

Сказочный, зимний Великий Устюг – белое в белом, кристаллы кристаллов, хрустали льда на ветвях, и, как венец света – белый-белый храм во имя святого Прокопия.

Белая тайна духа.

Маленький городок Урала, прочно хранящий уют и тепло в пряничных своих домишках.
Пепельные горы, чьи вершинные вырезы причудливы, как звёздные узоры в хорошую ночь.
Салатовые, малахитовые, карминные закаты, богатство оттенков, сказочность их переливов, и – жизнь внизу – ради хлеба, не ради сказки, увы…

Звенигород, звоны снега, густо плывущий в воздухе колокольный звон (или – он только кажется? Ибо союзен с именем года…)
В ранних зимних сумерках дома таинственны, как детские фантазии; а жёлтое масло окошек богато, как подлинное золото.
Снежная синь дорог, и прозрачный небесный воздух.
Звоны Звенигорода.
Чёрные руки деревьев, протянутые к небу.

Изрезанный сумерками тихий, маленький город. Взблески витрин, и асфальт в проплешинах снега.
Протвино. Или же это село?
Блочные, балконные, однообразные коробки, кое-где зажелтевшие уже огни; и речка Протва, незамёрзшая ныне, тёплой зимой, давшая названье городу…
Или селу?..
Так и представляются – избы, гремят противни, и в чревах печей вызревают золотистые, сытные, сочные пироги…
И тем не менее – город, город…

Город гор – серые, поросшие зеленью, пепельно-серьёзные громоздятся они, будто защищая праздничные, жёлтые, красные, смугло-терракотовые дома, чей уют не вызывает сомнений.
Город вилл. Город сдержанной роскоши и водных бликов.
Тугое натяженье воды ласкает борта яхт, подчёркивая зыбкость, когда не иллюзорность всякой яви…

Когда глядеть от бухты, радостно лучащейся синевой – весь город детскими кубиками пёстрых домов тянется вверх к могучему кафедральному собору, в полумраке которого скрыт незримый, мистический лес; а город – туристический, праздничный, в изломах переулках, с витыми решётками балконов, где пёстрые цветы глядятся суммами детских мечтаний…

Дачная страна – густо-зелёная, с кривоватыми штакетинами заборов, с узкими проходами между участками, домики на которых в чём-то похожи друг на друга, и вместе с этим весьма индивидуальны. Купы яблонь едва ли страдают от вторжения груш, а малинники порою служат разделительной чертой, своеобразной беззаборной границей. Шатры крыжовника и смородины; парники, огромные как киты; и флюгера, вырезанные из жести, укреплённые кое-где на крышах, дробно отвечают ветру – если вдруг налетит.
Марево, зной зрелого августа, шашлычный дым, гитарные переборы, обрывки фраз. На том участке установлен бильярд, и сосед, заглянувший в гости, щёлкает шарами, играя с хозяином. Лаёт лохматый пёс; из подпола остаётся пыльная ёмкость. Сочный, избыточный мир; густота эмоций, и летняя, приятная истома…
В старой даче склад ненужных вещей – ходики давно не работают, на полках книги вперемешку с какими-то коробками; и полумрак таинственен, как детские грёзы.
А зимой тут одиноко – сине-чёрно-белая гамма, дома заколочены и оттого кажутся они грустными. Всё ждёт весны.
Жёсткие надписи ветвей на бумаге неба.

1. Клиническая смерть
   
2. Помню всех...
   
3. Бабочка и смерть
   
4. Рост зерна
   
5. МЕДЕЯ
   
6. ПЕРЕЧИТЫВАЯ 'ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ'
   
7. Наше прошлое: детские считалки
   
8. Профили на монетах
   
9. Нагорная проповедь
   
10. Тридцатилетняя война
    
11. Стихотворения в прозе
    
12. ВОЛШЕБНЫЙ МОЙ КИНЕМАТОГРАФ
    
13. Маленькая книга четверостиший
    
14. Ещё четверостишия
    
15. Открытки с видами городов
    
16. Стигматы