Сегодня как-то по особенному ярко светило солнце, улыбались сквозь слёзы сосульки, чирикали неугомонные воробьи.
Должно быть, весна почувствовала себя полноправной хозяйкой.
- Ну, вот, и, слава богу, - подумал Иван Никитич, глядя как плывут за окном высоко в небе лёгкие облака, - дожили мы, значит, с Машей до весны.
Иван Никитич встал сегодня ни свет ни заря.
Первым делом накормил своего любимца – кота Тишку. Тишка хоть и беспородный, но ласковый, на заботу отзывчивый. А уж мурлычет так, что и заведённый трактор соревноваться откажется.
Тем временем на плите вскипел чайник, и Иван Никитич заварил себе чаю из смородного листа в большой эмалированной кружке.
Крепкий аромат летнего полудня заполонил тесную кухоньку.
Из целлофанового пакета Иван Никитич достал кусок серого хлеба, оставшегося от вчерашнего обеда. Потянулся к сахарнице, но передумал, - сахару-то осталось всего ничего. Вот, может Марью Сергеевну из больницы выпишут, так он её и побалует чайком с сахарком.
Иван Никитич сделал большой глоток горячего чая и с удовольствием почувствовал, как по телу растекается бодрящее тепло. Не спеша, съел зачерствелый хлеб, аккуратно ссыпал на ладонь крошки и запил свой завтрак остатками остывшего кипятка.
Настроение у Ивана Никитича было хорошее, - Слава тебе, господи, сегодня 10 число. Значит, пенсию принесут.
И, верно, пенсию принесли ранёхонько. Иван Никитич только и успел управиться с кое-какими домашними делами, а уж почтальонша Валя тут, как тут.
Валя женщина хорошая, стариков не обижает, и словом добрым перекинется, и улыбнётся. Самой, должно быть, живётся нелегко, а для стариков всегда найдёт капельку тепла. И про здоровье спросит, и за гривенник поблагодарит.
А старикам-то большего и не надо. Не привыкли они к большему-то.
Что и говорить, Валя женщина хорошая.

Проводив почтальона, Иван Никитич вернулся на кухоньку и присел на табурет, зажав в руке хрустящие бумажки и горстку монет.
Слезящимися глазами он смотрел сквозь стекло на мартовское солнце и думал о своём житье-бытье.
Старый расшатавшийся табурет по-стариковски покрякивал под Иваном Никитичем.
Кот Тишка бесцеремонно залез на подоконник и норовил оттуда спрыгнуть на стол, накрытый выцветшей чисто вымытой клеёнкой.
Ему хотелось поближе подобраться к хозяину и почесаться об него головой.
- Ну, что, Тишка, - сказал Иван Никитич, стягивая кота с подоконника и сажая к себе на колени, - хочешь вкусненького? Вот, подожди, - приговаривал он, почёсывая ему за ухом, - куплю сегодня кильки, мы её с сухариками обжарим и пир устроим.
Тишка потягивал розовым носом и прилежно мурлыкал, не сводя с хозяина длинных зелёных глаз.
-Ты уж, Тишка, подожди, ласково говорил Иван Никитич, - вот схожу к Марье Сергеевне в больницу, лекарство снесу ей сердешной. Измаялась она у нас с тобой в эту зиму. Но ничего, вот и весна пришла, полегчает ей скоро.
- Я приду, мы с тобой и попируем – Иван Никитич опустил кота на пол. Достал из буфета старую коробку из-под чая и отложил туда деньги на оплату жилья, на свет, на газ и на хлеб, рассчитав по дням, а потом надел своё серое пальто с каракулевым воротником.
Красивое это было пальто. Они долго выбирали его вместе с Марьей Сергеевной, тщательно примеривали не менее десяти раз.
- Когда это было?- подумал Иван Никитич, - дай бог, памяти… Ну, да. Как раз весной в 80-м.
Он улыбнулся, - зима прошла, а они пальто покупать надумали…
Иван Никитич как раз в тот год на заслуженный отдых вышел. Провожали всем цехом. И деньги завод выделил к его шестидесятилетию.
После выхода на пенсию Иван Никитич продолжал работать на прежнем месте.
Он тогда и представить себе не мог, как это после 35 лет работы на родном заводе, он уйдёт из цеха и в одночасье окажется оторванным от всего, что наполняло радостью и смыслом его жизнь.
- А потом начались эти несчастия, - Иван Никитич вздохнул, он вспомнил, как всё полетело кувырком. Завод приватизировали. Начались сбои. Сократились рабочие места. А потом производство и вовсе заглохло.
Волей неволей, Иван Никитич оказался на заслуженном отдыхе.
- Да, - проговорил Иван Никитич, - а пальто всё-таки попалось хорошее. Сколько лет, а ему сносу нет.
В лужах отражалось солнце, перестук капели звучал бравым солдатским маршем.
- Хорошо-то как! – вымолвил вслух Иван Никитич.
Вот, ему уже 84 года. Много ли, мало, это, как посмотреть. А душа-то! Душа она не стареет. Он вспомнил, как мальчишкой помогал отцу по хозяйству, ходил с ребятами в ночное…
Сочная трава, залитая щедрой утренней росой, всколыхнулась перед его глазами. Кажется, что это всё было только вчера…

А потом была война.
Иван Никитич не заметил, как наступил в самую середину большой лужи.
Он крякнул с досады и приподнял ногу, опасаясь, что его латанные перелатанные ботинки промокнут и раскиселятся.
Иван Никитич прибавил шагу.
Первым делом он купил лекарства, а потом сто граммов сыра и пачку творожной массы для Марьи Сергеевны.
Когда он приехал в больницу, она уже ждала его в холле. Увидев спешащего мужа, Марья Сергеевна заулыбалась и, не скрывая радости, помахала ему рукой.
Подходя к жене, Иван Никитич неожиданно вспомнил, как когда-то спешил на своё первое свидание, и всё-таки опоздал, правда, не по своей воли. Как нарочно, именно в этот день в цеху случилось собрание. И уйти с него не было в те времена никакой возможности. Иван Никитич сидел тогда, как на иголках, ничего не видя и не слыша вокруг, каждую секунду поглядывая на часы.
Зато потом, когда сломя голову летел на место встречи, на часы не взглянул ни разу. Боялся…
Но Марья Сергеевна дождалась. Увидев его, она заулыбалась и помахала рукой.
Он подбежал к ней расстроенный, запыхавшийся и не знал, что сказать, как объясниться. А она приподнялась на цыпочки, вытерла пот с его лба и чмокнула в щёку.
Иван Никитич смотрел на неё и не мог насмотреться. Глаза тогда у Марьи Сергеевны были голубые-голубые и точно свет, какой из них исходил. Сколько лет прошло! А и сейчас, как обрадуется она, улыбнётся ему, так солнышко-то и заиграет в её глазах, засветится.
Супруги долго стояли в холле, тесно прижавшись, друг к другу.
Иван Никитич поглаживал морщинистую руку своей голубки, - всё хорошо будет, всё наладится. Ты крепись, Маша, - приговаривал он, - вот и лето скоро. На дворе теплом так и веет, так и веет. Снег податливый стал. Скоро сойдёт весь. А птички-то как солнышку радуются, щебечут с утра до вечера. И мы с тобой ещё поживём, ещё порадуемся.
Марья Сергеевна с печальной улыбкой смотрела на мужа и согласно кивала головой.
А, когда она ушла, Иван Никитич ещё долго стоял у стеклянной двери отделения и смотрел ей в след.

… Первый раз Марья Сергеевна попала в больницу в тот самый день, когда они узнали, что сын их единственный Александр живым из Афгана домой не вернётся.
Марья Сергеевна так сильно сдала, что Иван Никитич с ужасом думал о том, что может остаться один.
И соседки за спиной вздыхали, - ох, не надолго, видно, мать сына переживёт.
Но Марья Сергеевна поправилась. Внук их Вадик не дал бабушке уйти.
Шебутной такой был их Вадик, непоседливый, егоза, да и только.
Всё, - бабушка, да, бабушка, - ни на шаг не отходил.
Марья Сергеевна и отошла тогда душой. Вроде бы, как заново жить начала.
Сноха Юлечка погоревала, погоревала, да дело молодое, снова замуж вышла.
Вадик мать не осуждал. Отчима принял.
Но жить постепенно перебрался к бабушке с дедушкой. Решил парень, что старикам он нужнее.
И всё бы ничего, да только Вадик, который год из Чечни не возвращается. Без вести пропал.
Вот и ждут они его. Может в плену. Может, вернётся ни сегодня, так завтра.
Он когда уходил, сказал, - ты, бабушка, во мне не сомневайся. Я обязательно вернусь!
Вот, Марья Сергеевна и крепится. Держится изо всех сил. Только зимой шибко плохо ей бывает.
Иван Никитич на миг прижал согнутые костяшки пальцев к глазам, - что-то расчувствовался я сегодня. Не дело это.
Выйдя из больницы, он вспомнил о Тишке и заторопился, - ждёт ведь.
По пути Иван Никитич купил свежемороженую кильку – целых полкило! Пакет молока и буханку свежего ржаного хлеба.
- Ну, и, слава богу! – Иван Никитич с наслаждением вдохнул хлебный дух. Зашёл в стеклянную ожидалку и сел на скамью.
-Хоть бы автобус скорее пришёл, - подумал Иван Никитич, - а то Тишка, поди, совсем меня заждался.
Он ласково улыбнулся, представив Тишкину мордочку, трущуюся о его колени.
Тут на глаза Ивану Никитичу попался киоск. Он достал свой потрёпанный кошелёк и высыпал на ладонь остатки полученной утром пенсии.
Пересчитал мелочь, - вот и ладно. На леденцы, как раз хватит.
Иван Никитич на фронте привык к куреву. Нелегко там солдату приходилось, а закуришь, и вроде бы на душе посветлее становится.
После войны всё никак бросить не мог, сколько не пытался, привычка фронтовая пересиливала.
Бросить всё-таки пришлось, правда, уже не по благим намерениям – ради здоровья, а от нужды. Перестало хватать Ивану Никитичу заслуженной пенсии на пагубную привычку. Вот, так, значит, государство о здоровье Ивана Никитича позаботилось.
Леденцы-то дешевле курева, а вроде как перебивают охоту покурить.
- Ну, да, бог с ним, с государством, - подумал Иван Никитич, прищуривая глаза и выбирая сквозь стекло леденцы подешевле.
-Мама! – неожиданно раздалось за его спиной, купи мороженое!
- Денег, сыночек, не осталось, - ответил усталый женский голос.
- Ну, хотя бы самое маленькое, мама, - тихий детский голосок прозвучал просительно, но не настойчиво.
- Потерпи, Игорёк. Ты уже большой. Вот, может, в следующем месяца папа денежки получит, и мы купим тебе мороженое.
- Ладно, мама, я подожду, - вздохнул мальчик.
Иван Никитич оторвался от витрины.
В двух шагах от него продавалось мороженое.
Он протянул продавщице свои счастливые деньги, - что ты мне, дочка, посоветуешь?
-Да, вот, дедушка, в стаканчике. Оно самое дешёвое. На другое у вас денег не хватает.
- Ну, давай в стаканчике, - согласно кивнул Иван Никитич.
Осторожно взяв мороженое, он подошёл к мальчику и протянул ему вафельный стаканчик, - возьми, внучок! Угощайся!
Мальчик нерешительно посмотрел на маму.
Молодая женщина хотела было запротестовать, но увидев ясное лицо Ивана Никитича, его открытый взгляд, улыбнулась ему то ли виновато, то ли смущённо, и обратившись к сыну, тихо проговорила, -возьми, Игорёчек, возьми. Дедушка тебя угощает.
- Спасибо! – рука ребёнка потянулась за бесценным вафельным стаканчиком. Радостно засияли счастливые детские глаза.
И на миг рука малыша соприкоснулась с большой натруженной рукой старика.
- Ешь на здоровье, внучок.
Игорёк посмотрел на Ивана Никитича и улыбнулся.
И Иван Никитич тоже улыбнулся.
Счастливый у него сегодня вышел день!