Большинство людей мыслит и чувствует двузначно: хорошо – плохо, верно – неверно, красиво – некрасиво… Это значит, что из тысячи оттенков серого – от белого до черного – они видят только два крайних: белый и черный. Следовательно, тот, кто вместо двух различает тысячу оттенков, видит и чувствует в пятьсот раз богаче. (Я уж не говорю о мышлении, где многозначная логика творит сущие чудеса, но об этом как-нибудь в другой раз.)

Я много раз задавался вопросом: почему серый цвет мне полюбился больше, чем красный, голубой и, может быть, даже желтый? Возможно, потому, что в мире серого меньше конкурентов, меньше любителей лакомств и изнеженности и, что очень важно, гораздо меньше жестокости. На хмуром Севере люди добрее и отзывчивее, чем на солнечном Юге. И наоборот, вся шпана стягивается к Югу – в края теплые, солнечные, курортные…

Именно недалеко от Ниццы из нашей машины украли деньги и документы, чем месяца на три нарушили нашу привычную жизнь. И именно на Севере, в Швеции, совершенно незнакомый человек подарил нам – мне, жене и сыну-студенту – настоящую сказку. А история такова.
Оказавшись в 1982 году во Франции в качестве политэмигрантов, мы, благодаря нашему трудолюбию, уже через два года смогли купить подержанный автомобиль и получили возможность удовлетворить свое ностальгическое чувство по снегу: съездить на Рождество в Швецию.
И вот поздно вечером 24 декабря 1984 года мы въехали в Гётеборг. Но на железнодорожном вокзале, где можно получить адреса гостиниц, мы узнали, что ни в одной из них свободных номеров не было. И тогда, надеясь на счастливый случай, мы поехали в пригородную гостиницу с привлекательным названием "Турист". Однако и там хозяин лишь развел руками: мол, приехала свадебная группа из тридцати человек и сняла все номера.

…Надежда наша угасла, а возможность заночевать в неприспособленном для этого автомобиле не сулила ничего хорошего. Мы несколько растерялись. Видя это, старенький хозяин гостиницы, похожий на Карлсона (только вместо пропеллера у него был автомобиль), с чрезвычайно добродушным лицом нам и говорит:
– Да вы не печальтесь, я кое-что придумал. Поезжайте за мной!

И мы поехали…
Минут через двадцать мы въехали в подземный гараж, где "Карлсон" указал нам место для нашей машины, а затем мы прошли к лифту и поднялись на пятый этаж. Открыв дверь квартиры, "Карлсон" сказал:
– Вот ваш "номер". Это, правда, моя квартира, но в эти дни у меня очень много работы в гостинице и я буду ночевать там. Так что располагайтесь как у себя дома. Перед отъездом деньги и ключи бросьте в почтовый ящик (плату он назвал по цене трехместного номера в своей гостинице).
И, не спросив у нас ни документов, ни даже фамилии, ушел.

…Мы осмотрелись. Это была добротная современная 4-комнатная квартира со всей обстановкой, оформленная в народном стиле, напоминающем русско-крестьянский. Но более всего нас потряс душ: площадью метров в десять, с обогреваемым полом в мелких отверстиях, куда стекала использованная вода (лет через двадцать мы и себе подобный построили).
И вот через час мы сидели уже за столом в свете рождественской иллюминации…
Не повезло нам только в одном: ночью пришла бурная весна и растопила весь снег, а ведь именно за снегом-то мы и поехали на Север. Даже толстый лед на озерах и тот растаял на целый метр от берегов…
А днем мы съездили в сторону Норвегии на прибрежные гранитные скалы, поросшие во всех расщелинах огромным, по среднероссийским меркам, можжевельником, сплошь усыпанным сизо-голубыми ягодами. С этих скал открывалась морская даль пролива Скагеррака, зажатая между волнами и серым мятущимся небом. Теплый Гольфстрим гнал низкие рваные тучи.
Пейзаж чем-то наминал тот, что был изображен на одной высококачественной фоторепродукции начала ХХ века, которую мы имели в нашей домашней (московской) библиотеке. Тогда репродукция произвела на нас с Соней сильнейшее впечатление, а для меня лично стала недосягаемым идеалом живописи.
По содержанию картина проста: в левой части приморского пейзажа, на островке – немой, обездоленный, полуразрушенный замок итальянского или испанского стиля; справа, наискосок через водное пространство, на низком берегу – опавшая то ли платановая, то ли тополевая промозглая старая аллея; а между замком и этой аллеей – стая кружащих воронов. Остается добавить, что их мрачное, апокалиптическое кружение происходит в сером, развороченном, пронизывающем до мурашек небе, вызывающем грандиозное и величественное чувство одиночества. (Спустя тридцать лет я, как наяву, слышу крик тех воронов и свист ветра в хаосе серых, рваных туч.)
Казалось бы, должно быть страшно, но величественность одиночества невидимой силой поднимает тело и дух НАД – над всеми мелкими перипетиями жизни, над козявочной игрой политиков и уж тем более над всей той мразью-слизью, что грабит, насилует, убивает…
Люди обычно изо всех сил стремятся к комфортным условиям жизни. Но когда дело доходит до воспоминаний, то оказывается, что самые впечатляющие события связаны с полным отсутствием комфорта: сбивающая с ног вьюга, сильнейший дождь при отсутствии укрытия, месиво из снега, дождя и грязи при отсутствии сапог и плаща, полная потеря связи с цивилизацией.
…Вот уже лет сорок для оценки людей я применяю такой тест-вопрос: а смог бы я с тем или иным человеком прожить под одной крышей продолжительное время?
В давние времена я начинал ответ на этот вопрос с анализа достоинств, которыми обладал человек. Но позже сила недостатков стала перевешивать: важно, чтобы некоторых из них в человеке не было бы. К тому же, с возрастом нетерпимость к некоторым недостаткам и требовательность к определенным достоинствам возрастает. Одним из таких недостатков для меня является полное равнодушие и, тем более, неприятие Серого Неба.
Так вот, во всем мире я знаю лишь одного человека, способного, как и я, к восторженному и взволнованному созерцанию Серого Неба – это моя жена…

Еще одна зарисовка о Сером Небе.
…Давным-давно, в 1968 году, когда нашим детишкам было четыре и шесть лет, мы отправились вчетвером на надувнушке по Дубне, где большая часть маршрута проходила через непроходимое болото шириной 8 и длиной километров 20. И вот в самом центре этого болота мы уперлись в древесный завал. О том, чтобы выйти на берег и обойти завал, не могло быть и речи. Надежда оставалась лишь на топорик. И он не подвел: через час под непрекращающимся холодным дождем мы вырвались из западни. А вскоре причалили к берегу для ночлега. Земля ходила ходуном, сапоги по щиколотки выдавливали из травы воду. Под палаткой, поставленной на толстую полиэтиленовую пленку (в те годы большая редкость), хлюпала вода. Жаркий костер из крупного болотного сухостоя освещал низкое Серое Небо над головой. До ближайшего жилья с десяток верст, но каких!..

***
Написал две зарисовки и в который раз поймал себя на мысли: прожили мы с Соней самую обыкновенную, казалось бы, "серую", без особой роскоши, жизнь. А вот всего три штриха – Гётеборг, Дубна и Серое Небо – и… "Серую" жизнь можно писать с большой буквы.
…Но мы уже никогда не узнаем имя художника, обратившего наше внимание на Серое Небо: наша библиотека после гебешных обысков была частично разграблена, а частично распродана для оплаты выездных виз. И в этой круговерти сгинула в нети и репродукция гениальной картины. Но главное – мы ее ВИДЕЛИ!