Все действие происходит летом, на подмосковной даче. Свежая, сочная зелень. Цветет сирень. На фоне зелени ажурная белая садовая мебель, стол и несколько стульев, кресла, качели. Ничего не меняется. Только годы проходят.
Действие первое
Действующие лица:
Виктор Иванович - большой начальник, член правительства, 66 лет
Вероника Леонидовна - его жена, 58 лет
Николай - их сын, 40 лет
Ирина - жена Николая, 35 лет
Антон - сын Ирины и Николая, 10 лет
Референт - лицо без возраста и пола
Варвара - обслуга
Рэм Иосифович Строганов - друг и соратник Виктора Ивановича, 65 лет
Оленька - жена Рэма Иосифовича, 22 года
Просительница - женщина неопределенного возраста
Молодые Мужчина и Женщина, стройные спортивные фигуры в белых костюмах на фоне зеленого газона, умело играют в теннис. Это так красиво. Мужчина похож на Николая, только моложе и здоровее. А Женщина - она не похожа ни на кого. Последний сет. Игра закончена. Мужчина пожимает Женщине руку, Женщина целует его в щеку.
Мужчина: Спасибо за игру. Все было великолепно, как всегда.
Женщина: Ты опять проиграл.
Мужчина: Разве я могу себе позволить выиграть у такой очаровательной женщины?
Женщина: А ты попробуй. /Смеется./
/Мужчина и Женщина уходят./
Дачный домик свежей постройки в стиле "сталинский ампир". Здесь живут постоянно, хоть это и неудобно из-за удаленности от столицы. Но что-то в этой дачной жизни есть.
Виктор Иванович один. Он сидит в плетеном кресле, просматривает бумаги и оставляет на полях пометки чернилами разных цветов, время от времени попивает чай из стакана с подстаканником и хрустит сушками. Откладывает бумаги, встает, со смаком, до хруста костей, потягивается и улыбается. У него очень обаятельная улыбка, немного виноватая. На такую можно крепко запасть. И вообще он прекрасно выглядит, высокий рост, спортивная фигура, в светлом кремовом костюме, волосы немного длинноваты и чуть тронуты сединой.
Виктор Иванович: Ах, до чего же я люблю эту пору! Май, цветет сирень, у зелени еще не пыльный, свежий цвет. Помню, в мае мы начали встречаться с Верой. Я ухаживал за ней по всем правилам, обломал всю сирень в округе, носил ей охапками. Люблю сирень! Да, давненько это было... Сейчас она уже не та... Очень изменилась, очень... Особенно глаза стали какие-то выцветшие, линялые. Как у увядшей сирени. Жаль, искренне жаль... А были, помнится, голубые, все честь по чести. Странно, что мой сын выбрал себе в жены женщину, похожую на Веру. Он ведь никогда не был особенно привязан к матери, разве что в раннем детстве. А вот поди ж ты... Ирина временами так на нее похожа... Не внешне, пожалуй, нет, а в каких-то своих неуловимых порывах... Такая же немного сумасшедшая... Превратности судьбы... И даже отчества у них одинаковые, а, казалось бы, достаточно редкое по нынешним временам мужское имя - Леонид... Эх, сейчас бы на рыбалку! Небольшой компанией, этак человек пять-шесть, не считая обслуги... Охоту я так и не смог полюбить, слишком суетно как-то, а вот рыбалка способствует размышлениям, да-с...Что-то разморило меня, отвлекся. /Смотрит на большие наручные часы./ А ведь надо бы просмотреть еще эту папку. /Развязывает тесемочки./ Скоро должен подойти мой референт, Осипов, я ему назначил на четыре пополудни, до обеда. /Работает еще некоторое время./
/Из дому появляется Варвара в темном глухом платье с белым фартуком, белая наколка на волосах./
Варвара: Виктор Иванович, к вам человек.
Виктор Иванович: Осипов что ли? Так пусть идет.
Варвара: Женщина.
Виктор Иванович: Какая еще женщина?
Варвара: Такая... Средних лет...
Виктор Иванович: Как фамилия?
Варвара: Да она сказала что-то, я не расслышала.
Виктор Иванович: Что за девка! /Смотрит на часы./ Ладно, у меня есть еще семь минут. Проси.
Варвара: Сию минуточку.
/Варвара уходит. Из двери бочком появляется Просительница./
Виктор Иванович /продолжая писать/: Кто такая?
Просительница: Сокольницкая Мария... Митрофановна.
Виктор Иванович: Не знаю такой.
Просительница: Мы не знакомы. Но вы должны помнить моего мужа, Сокольницкого Дмитрия Ильича. Вы с ним вместе...
Виктор Иванович /перебивает ее/: По какому вопросу?
Просительница: Я хотела попросить вас...
Виктор Иванович: В вашем распоряжении шесть минут. Изложите свою просьбу четко, внятно и коротко.
Просительница: Мой сын, Сокольницкий Илья Дмитриевич в этом году заканчивает институт. Он очень хороший мальчик. Учился на одни пятерки. Почти. Только по начертательной геометрии и...
Виктор Иванович: Короче.
Просительница: Да-да. Я знаю, что вы очень занятой человек. Но Дмитрий Ильич, мой муж, царство ему небесное...
Виктор Иванович: Еще короче. У вас осталось четыре минуты.
Просительница /суетливо/: Да-да. Моего мальчика посылают по направлению на целину. Но ему нельзя туда ехать. По состоянию здоровья. Вот справки. Он у меня один. Как же я без него? Я инвалид. Вот справки. Он у меня единственный кормилец.
Виктор Иванович: Кто он по специальности?
Просительница: Инженер-строитель.
Виктор Иванович /поднимая голову от бумаг/: Вы знаете, как сейчас стране нужны строители?
Просительница: Да-да. Поэтому он и выбрал эту нужную нашей стране специальность. Но ведь строители нужны и в Москве?
Виктор Иванович: Москву и без него построят.
Просительница: А что, разве целину без него никак?.. Он у меня один...
Виктор Иванович: А если все будут рассуждать, как вы?
Просительница: Но я же - не все... Мой покойный муж, Дмитрий Ильич...
Виктор Иванович: Страна предоставила вашему сыну возможность учиться. Теперь она дает ему работу. Почетную работу. Вы, как мать, должны гордиться. Что вам еще надо?
Просительница: Чтобы он был со мной...
Виктор Иванович: Ну, так поезжайте с ним, на целину. Будете ему там борщи варить.
Просительница /в ужасе/: Что вы! Я могу жить только в Москве!
Виктор Иванович: Почему? Люди везде живут.
Просительница: Но я же...
Виктор Иванович: Ваше время истекло. Прошу меня простить, я очень занят.
Просительница: А как же справки?
Виктор Иванович /внимательно смотрит на нее, поколебавшись/: Придете в мою приемную, оставите ваше дело у секретаря.
Просительница: Когда?
Виктор Иванович: В приемные часы.
Просительница: Но как же? Мне же срочно надо...
Виктор Иванович: Варвара!
Просительница: Да-да, я уже ухожу, ухожу. Спасибо вам большое.
Варвара /появляется/: Что такое?
Виктор Иванович: Проводи человека.
Просительница: Иду-иду. Еще раз большое вам спасибо, Виктор Иванович. Дмитрий Ильич... /Виктор Иванович морщится./ Но мне бы побыстрее... До свиданья.
/Варвара и Просительница уходят./
Виктор Иванович: Да, что время с людьми делает. А ведь была...
Референт /заходит неслышно, оглядывается, не поворачивая головы, привлекает к себе внимание легким покашливанием/: Добрый день, Виктор Иванович.
Виктор Иванович: А, это ты, Осипов. Молодец, вовремя. И я как раз закончил. Сейчас вот еще... /Дописывает./
Референт /почтительно/: Как вы себя чувствуете, Виктор Иванович?
Виктор Иванович: Спасибо, не жалуюсь. А что это ты вздумал интересоваться?
Референт: Вы недавно перенесли сложную операцию.
Виктор Иванович: Ну, не такую уж и сложную. Обычную, рядовую.
Референт: Вам надо себя беречь. Для дела. Мне товарищи поручили контролировать ваше здоровье, чтобы вы не переутомлялись...
Виктор Иванович: Контролировать, говоришь?
Референт: Возможно, я не вполне корректно выразился...
Виктор Иванович: Зато очень точно. Так что передай, товарищам: "Не дождетесь, твою мать." Так и передай, понял?
Референт: Да, Виктор Иванович.
Виктор Иванович: Дословно передай, как я сказал. И еще передай, мол, Виктор Иванович чувствует себя прекрасно. Чего и вам, сукиным отпрыскам, желает. Я своих позиций сдавать не собираюсь. Собственно, не вижу, кому бы... Возраст у меня, конечно, уже пенсионный. Ну, так не старше, чем у Самого... Ладно, это не твоего ума дело. Вот, забирай дела. Можешь забирать все. Разберешь у себя.
Референт: Да, Виктор Иванович. Я разберусь. И спущу по инстанциям.
Виктор Иванович: Спусти, спусти. Обрати там внимание, когда будешь спускать... Я там чернилами разными резолюции, значит, накладывал. Если "Разрешаю" синими - значит, попросту разрешаю, без экзерсисов, пусть себе работают дальше. Если черными - значит, разрешаю-то я в принципе, потому что нет, вроде бы, оснований запретить, но сильно сомневаюсь в целесообразности, так что положи-ка ты эту бумажонку в самый низ стопочки, до лучших времен. Ну, а если красными чернилами моя роспись, значит, на автора сей писульки надо обратить самое пристальное внимание...
Референт: Понимаю, Виктор Иванович.
Виктор Иванович: А вот эту папку отработай сам, там ничего серьезного. Я тебе доверяю.
Референт: Спасибо, Виктор Иванович. И это забирать?
Виктор Иванович: Я же сказал - все. Можешь идти. Завтра утром, как обычно. И передай там Варваре, чтобы убрала чай.
Референт /с достоинством/: Да, Виктор Иванович.
Виктор Иванович: Жду тебя завтра в восемь, на работе. На сегодня я дела закончил.
Референт: Слушаюсь, Виктор Иванович. /Уходит./
Виктор Иванович /раздавил еще одну сушку, покачивается в кресле, пересаживается в кресло-качалку/: Вот теперь можно и отдохнуть. Как-никак воскресенье. Да и родственнички скоро должны пожаловать. Опять начнется... Восхищаюсь долготерпением Ирины...
Варвара /заходит/: Вызывали, Виктор Иванович? Мне Петр Егорович передали...
Виктор Иванович: Кто? Ах, да... Приберись тут, Варенька, будь так добра. Все и остыло уж.
Варвара: Сию секундочку, Виктор Иванович. /Собирает посуду на поднос./ Хотите горячего чаю?
Виктор Иванович: Нет. Скоро обед, я надеюсь. Что, приехал кто?
Варвара: Еще нет. Но у меня уж все готово. Обед в столовой накрывать?
Виктор Иванович: Да, пожалуй. Вечереет уже. Захолодало. И комары... Только не сейчас накрывай, а когда уж приедут, а то простынет все.
Варвара: Да-да, Виктор Иванович. Чай, не впервой.
Виктор Иванович: Чай - не чай... А что у нас нынче на обед?
Варвара: Борщ, пельмени, кролик в сметане, на гарнир - картофель и овощи тушеные, и компот.
Виктор Иванович: И чаю завари, покрепче.
Варвара: Слушаюсь...
Виктор Иванович: А закуски какие?
Варвара: Винегрет, салат "Столичный" и селедочка.
Виктор Иванович: Селедочка - это хорошо. Хоть я водку и не очень уважаю... А к чаю что?
Варвара: Пироги с грибами, пирожки с курятиной.
Виктор Иванович: Хорошо.
Варвара: И корзиночки с кремом.
Виктор Иванович: А это еще зачем? Крема какие-то. Что за блажь?
Варвара: Антоша любит...
Виктор Иванович: Развели баловство вокруг пацана.
Варвара: Не подавать?
Виктор Иванович: Ладно уж. Не выбрасывать же еду... Плотновато, конечно. Любим мы, русские, обильный стол. Даже если и повода нет. А если и повод нашелся, так уж выставимся из последних...Пройтись, что ли? А?
Варвара: Дело ваше. Дождя нет. И для здоровья полезно.
Виктор Иванович: Дождя действительно нет. И не предвидится. А здоровье тут причем? Что это вы все тут заладили про мое здоровье? Что ты себе, собственно, позволяешь? Ты кто тут такая? А?
Варвара: Прошу прощения, Виктор Иванович. Ни причем. Просто присказка такая.
Виктор Иванович: Присказки ваши дурацкие... А так все хорошо шло...
Варвара: Извините, Виктор Иванович. Я не хотела.
Виктор Иванович: Еще бы ты хотела. Смотри, еще раз такое себе позволишь - уволю к чертовой бабушке. И не посмотрю на... И рекомендации дам, какие заслужила. Что?
Варвара /чуть не плача/: Простите, Виктор Иванович. Больше такое не повторится. Вам что-нибудь подать?
Виктор Иванович: Да не суетись ты... Я к реке пойду. Когда там... Скажешь, чтобы позвали.
/Виктор Иванович не спеша уходит, но не в дом, а через лужайку, вниз. Варвара, не глядя ему вслед, сглотнув слезу, продолжает прибираться. Из дома выходит Вероника Леонидовна. Она выглядит старше своего мужа. Седые волосы всклокочены, полная фигура облачена в какой-то балахон неопределенного цвета, не то халат, не то ночную рубашку, до пят./
Вероника Леонидовна: Куда это он?
Варвара: Сказали, к реке пойдут.
Вероника Леонидовна: А ты кто?
Варвара: Я - обслуга ваша.
Вероника Леонидовна: А звать тебя как?
Варвара: Варварой.
Вероника Леонидовна: Ты, наверное, новая... Не помню...
Варвара /замялась/: Нет, почему же? То есть, да, конечно. Я у вас недавно. А у меня тоже плохая память на имена. Вот иногда смотрю на человека, которого знаю, и все-все про него вспоминаю, а имени-то вспомнить и не могу. Представляете?
Вероника Леонидовна: Можно я здесь посижу?
Варвара: Конечно-конечно. А вы садитесь вот сюда, в качалку. Я вам подушечку подложу. Отсюда и вид приятнее. На цветочки, на сирень.
Вероника Леонидовна /тяжело садится в кресло-качалку, раскачивается, как на качелях/: Сирень... Что-то было... Не припомню... А когда же приедут-то? Антоша... Ась?
Варвара: Скоро, Вероника Леонидовна. Вам не холодно? Давайте я вас пледом укрою. /Укрывает./ Так хорошо?
Вероника Леонидовна /безучастно/: Хорошо.
Варвара: А хотите чаю? У меня всегда есть горячий. Виктор Иванович любят...
Вероника Леонидовна: Да, он любит. Мне нельзя много жидкости.
Варвара: С сушками вот...
Вероника Леонидовна: Мне нельзя мучное. Или теперь уже можно? Не знаю. Я отвыкла.
Варвара: Можно-можно. А хотите с пирожками? У меня есть, свои. Моя мама пекла. Я вас угощу.
Вероника Леонидовна: Сто лет не ела пирожков.
Варвара: Они вкусные. С капустой. Хотите?
Вероника Леонидовна: Хочу? Не знаю. Нет, наверное.
Варвара: А чего вы хотите? Вы скажите только, я мигом сделаю. А до обеда, может, еще не скоро... Так что вы аппетит и не перебьете.
Вероника Леонидовна: Почему не скоро? Сейчас дети приедут, Антоша, вот и сядем все вместе.
Варвара: Да-да, конечно. А если что, ну, может, завтра, или послезавтра... Я из русской кухни все-все могу, и французские блюда. Я специально книжку читала. А сейчас взяла в библиотеке книжку про супы. И представляете, автор по фамилии Похлебкин. Повар Похлебкин. /Смеется./
Вероника Леонидовна: Да, забавно.
Варвара: Так что я все могу, вы не думайте.
Вероника Леонидовна: Ты хорошая, Варенька. Только я ничего не хочу. Ты иди, пожалуй. А я подремлю пока. Что-то меня разморило. А когда Антошу привезут, ты меня сразу буди.
Варвара /собирает посуду на поднос/: Хорошо, Вероника Леонидовна. /Тихо уходит, стараясь не греметь посудой и не потревожить хозяйку./
Вероника Леонидовна /в полудреме, покачиваясь в кресле-качалке/: Тихо как, покойно. Никуда не надо спешить. Как будто бежали-бежали на поезд, тянули тяжелые сумки, и вот успели, сели, он едет. Или уже остановился... Я всю жизнь куда-то спешила. Меня подгоняли. "Быстрее, мы опаздываем..." И куда я успела? На собственные поминки...Что это за запах? Ах, да, сирень... Витенька пришел из армии, приехал к нам в дом и привез огромный букет сирени... Виктор - значит победитель. Сколько мне было лет, когда я увидела его в первый раз? Кажется, я тогда еще в куклы играла... Он всегда казался мне таким взрослым, умным, серьезным. Он уже тогда все знал об этой жизни... А потом, уже после свадьбы, я увидела его паспорт. Он старше меня всего на восемь лет. И на десять лет моложе моей мамы. И иногда он кажется мне таким недалеким, ограниченным человеком. Что он знает, кроме своей странной работы? А что он тогда знал, в молодости? Наверное, немного больше. А сейчас подзабыл. Он вообще очень хорошо умеет забывать. А я помню так много. Но как-то кусками. Помню, как мы с Витей последний раз ходили в театр вместе. Мне нравилась атмосфера театра, женщины в красивых платьях, мужчины в строгих костюмах, запах духов, бархатные кресла и хрустальные люстры, оркестр настраивается в своей яме. Особенно я любила балет. Язык тела... Сейчас он ходит туда иногда, без меня, с товарищами. Говорит, что это не отдых, а надо для дела. Я думаю, что я его компрометирую своим видом перед товарищами. Он такой красивый и моложавый. Только вид у него немного глуповатый, когда он задумывается. О чем можно думать с таким видом? Помню, как Николенька был маленьким и бегал по этой лужайке в белом костюмчике, который Витя привез ему из Германии... А как мы жили с Витей до Николеньки, не помню... Всегда был Николас, был Витя и еще два человека, мужчина и женщина. С женщиной мы ездили в ателье и в косметический салон. Я одевалась в то, что подбирала она, красила лицо, как учила она. Женщина всегда была молодой. Вообще-то женщины менялись. Раз в пятилетку. Сначала я это замечала, а потом перестала их различать. Они обращались ко мне на "вы" и по имени-отчеству. А я к ним... Никак... И относилась - никак... А у мужчины почему-то не было имени. Я никогда не слышала, чтобы Витя его как-то называл. С мужчиной я ездила в спортзал. В обычный спортзал. Но упражнения были какие-то хитрые. Он сам их придумывал. Вроде бы простые, а потом болит все тело, но как-то так... Еще он следил за моим питанием. Сам следил, как обслуга готовит салаты, соки, много молочного. Или одно мясо, просто сваренное, большим куском, без ничего, даже без соли. Сначала я не могла съедать эти порции - большая миска зеленого салата без масла и соли, еще что-то, что я не знала, как называется. Было невкусно. Но и не противно. Непривычно как-то. Кусок застревал в горле. Мужчина молча стоял надо мной. Не выпускал из столовой, пока я не съедала все. Потом я втянулась. Воспринимала это как свою работу, за которую я получаю кусок хлеба. В переносном смысле. От хлеба меня отучили. От булочек, пирожков, пирожных, печенья... Мама делала слоеное печенье с творогом, а папа говорил, что оно очень сладкое, а потом съедал все... Чувства голода не было. И сытости тоже. Так как-то. Помню большой кусок говядины и спортзал... В спортзале я иногда сталкивалась с другими молодыми женщинами, которые делали примерно то же, что и я. Но мне казалось, что они получают от этого удовольствие. А меня привозят на работу. А может, они тоже работали? Они приходили поодиночке, без сопровождающего. А занимались почему-то все вместе, большими группами. Наверное, им так нравилось. Но ведь удобнее заниматься с личным тренером, правда? У них были такие обтягивающие спортивные костюмы, плотно облегающие тело. И тела у них были хорошие, поджарые. Конечно, сейчас я не могу с ними сравниться, я немного поправилась. А тогда у меня тоже было хорошее тело. Но костюм был очень свободный, чтобы не мешать движениям. Они поглядывали на мой костюм. Я понимала, что я выгляжу дороже. Хотя редко задумывалась о деньгах. Деньги - это как вода в кране. Она течет, потому что нужно помыться. За всю свою жизнь с Витей я держала деньги в руках несколько раз. Всегда платил он. Или эти, мужчина и женщина... Тем женщинам в спортзале было интересно, какие упражнения я делаю. Но я не смогла бы их повторить без мужчины... Женщины всегда заглядывали, когда дверь в мой зал случайно оставалась открытой. Да, я тренировалась не в общем зале, а в каком-то отдельном. Нет, он не был маленьким. Обычный спортивный зал. Только когда там была я, и этот мужчина, конечно, там почему-то больше никого не было. Мужчина всегда закрывал дверь, когда занимался со мной. Но иногда дверь оставалась приоткрытой, и тогда эти женщины смотрели. Он замечал, что я смотрю на дверь, и что там, за дверью, человек, и молча, бесстрастно так, закрывал дверь, плотно. Когда он первый раз так плотно закрыл дверь, у меня что-то екнуло в груди. Да, я тогда вспомнила, как в восьмом классе мальчик из параллельного класса вот также закрыл дверь школьного спортзала, подошел ко мне и поцеловал меня. Я ждала, что и сейчас произойдет что-то такое же. А этот мужчина не подошел. Нет, он подошел, но позже, как подходил всегда, чтобы поправить мне руки. Я неправильно делала его упражнение... Все время. И он все время поправлял мне руки... Каждый день, по три часа, двадцать пять лет... А вспомнить-то и нечего... Кроме того мальчика в школьном спортзале. И еще танцев в том же школьном спортзале. И еще походов на природу с одноклассниками. Сейчас у меня много свободного времени, и я часто вспоминаю свою школу. Как будто вспоминать - моя нынешняя работа... А из взрослой жизни с Витей я почти ничего не могу вспомнить. Вспоминаю, как бесстрастный мужчина в пустом спортзале заставляет меня делать странные упражнения и поправляет мне руки... Витя пришел к нам в дом после армии, с огромным букетом сирени, и они с мамой пили чай на кухне, и у мамы были красные щеки, наверное, чай был очень горячий. А потом Витя пропал. На несколько лет. А потом опять появился в нашем доме. Оказалось, что за это время он окончил институт, стал совсем взрослый, с амбициями. И я стала совсем взрослой девушкой, заканчивала школу. Мама предложила ему чаю, но он отказался. А потом, в следующий свой приход к нам, через несколько дней, сказал, что хочет на мне жениться. Отец был дома. И у мамы опять были красные щеки, хотя чаю никто не пил, я помню. Родители согласились на его предложение. Папа считал его перспективным молодым человеком. А я... Обо мне не было и речи. Конечно, я была согласна. Получилось, что он взял меня прямо со школьной скамьи, чистую девочку, я сдавала выпускные экзамены уже беременная, но еще ничего не было заметно. Первые несколько лет я вообще ничего вокруг не видела, так его любила. Ничего не видела, и ничего не помню... Мне кажется, что он тоже меня любил тогда, как умел, красиво. Мы ходили гулять в парк, втроем, я, Витя и Николас. Он покупал нам мороженое. Любил дарить мне духи и туфли, у меня была целая полка туфель. В доме всегда были живые цветы, даже зимой. Витя не любил искусственных цветов, говорил, что они напоминают кладбище. И еще не любил цветов в горшках. Разные были цветы, в зависимости от времени года. А помню я почему-то одну сирень... По всему выходит, что любил. А я - так просто смотрела ему в рот и делала все для него. А потом оказалось, что мне уже 30 лет, у меня почти взрослый сын и никакого образования. А ему нужна была женщина для представительских целей, чтобы прекрасно выглядела и могла вовремя открыть и вовремя закрыть рот. 30 лет - очень хороший возраст, это его устраивало. Но я ничего не умела. Даже по дому, потому что с самого начала все делала обслуга. И кожа у меня начала увядать, стала какая-то серая. Я бы уже не выжила в обычной жизни, как герань, которую весной высадили из горшка на клумбу, и она стала такая яркая и сочная, а потом прошло лето, и наступила осень... У меня наступила осень, а Витя стал членом Бюро... И вот тогда у нас в доме впервые появились мужчина и женщина... А те женщины, из спортзала, смотрели, как я сажусь в черную машину, и шофер открывает передо мною дверь. У них тоже были машины, красного цвета, почему-то маленькие, и они водили их сами. Часто я ловила их взгляд на номере той машины, в которую садилась я. Мне это было странно, я так и не поняла этот момент. Наверное, поэтому и запомнила. Машина была из какого-то служебного гаража. Нужно было позвонить по специальному телефону, и она приезжала. Звонил всегда мужчина. Или Витя. Какой смысл разглядывать номер чужой машины? Это же просто набор цифр. Мне эти цифры ничего не говорили. Но им, видимо, говорили, и они смотрели. Я бы еще поняла, если бы они разглядывали фасон машины, ее форму. И потом, если им так нравились большие черные машины, почему они сами ездили на маленьких красных? Купили бы себе такую же. Они посматривали и на моего спутника, мужчину. Они так на нас смотрели, что мне казалось, они считают его моим любовником. Смешно даже. Разве у меня могли быть любовники, если моим мужем был Витя? Любовник... Но у нас никогда ничего не было, с тем мужчиной... Хотя поначалу, когда он учил меня делать все эти упражнения и прикасался к моему телу, я чувствовала, что по мне пробегает какой-то ток. Но его лицо всегда оставалось совершенно бесстрастным. И движения рук ни на миллиметр не выходили за ту невидимую границу, за которой становится возможным на что-то рассчитывать. Вне сферы его служебных обязанностей я его совершенно не интересовала. В чем состояли эти обязанности, я так до конца и не поняла. Он давал мне книги и заставлял пересказывать их содержание. Но никогда не высказывался сам, только поправлял мою мысль. Еще он водил меня в театры, на выставки. Когда Витя уезжал в командировку за границу. Водил не для того, чтобы я была в курсе и при случае могла что-то сказать. Мне редко разрешалось говорить. А просто для того, чтобы меня там увидели, сфотографировали около картины. Уже много позже, когда у меня появилось свободное время, чтобы обдумать свою жизнь, мне пришла в голову такая мысль, что... Он меня выгуливал, как собачку. Нанимают же там богатые люди прислугу для собак. Он долго был со мной. И не старел. Я к нему привыкла. Только никак не могла определить, кем он мне приходится? На какую полку его поставить? С женщиной было проще. Женщина подбирала мне косметику, прическу, одежду. С ее помощью я приобретала вид женщины. Не может же мужчина находиться в примерочной кабинке? Даже если он - портной. Правда, женщины несколько раз менялись. Так что я перестала их различать. Для меня они слились в какой-то собирательный образ: около тридцати, чуть выше среднего роста, худощавая, и какая-то лощеная. Женщины были не вполне живыми, как механизмы, роботы. Робот, работа... А мужчина оставался один, я это точно помню, и я к нему привыкла. Он, пожалуй, был живым, несмотря на свою бесстрастность. Только два или три года назад он куда-то исчез. Муж пригласил меня к себе в кабинет и сказал, что, по его мнению, я больше не нуждаюсь в тренере и секретаре. Видимо, так их должности проходили в официальных документах, в бухгалтерии. И со следующего дня мужчина и женщина перестали приходить ко мне по утрам и организовывать мою жизнь. В пятьдесят пять лет я впервые оказалась предоставлена сама себе, и была вольна делать все, что захочется. Я решила, что моя работа закончилась, и меня уволили на пенсию... Не спросив моего согласия... Сейчас мне пятьдесят восемь... А что я могла захотеть, когда перестала работать? В результате усилий секретаря и тренера до пятидесяти пяти лет включительно я прекрасно выглядела, гораздо моложе своих одноклассниц, у этой обслуги был хороший вкус, надо отдать ей должное. Но, собственно, он за это и платил им деньги. Я чувствовала себя куклой, которую моют, наряжают, одевают, поправляют ей руки, а потом выставляют на полку и показывают гостям. У меня в детстве была такая кукла. Дедушка привез ее из Парижа, с выставки. У нее было кружевное платье, светло-русые волосы и закрывающиеся голубые глазки. И еще кружевной зонтик от солнца. Я была в нее влюблена, такая она была красивая. Когда я брала ее поиграть, у меня что-то замирало в груди, а мама всегда говорила: "Смотри, аккуратнее". Мне стало неприятно с ней играть, хотелось сделать что-то нехорошее, за что меня потом будут ругать... Выпачкать ее или порезать платье на кусочки... И я перестала ее брать. Куклу поставили на книжную полку, повыше, и она стояла там много лет. В нее набралось столько пыли... Надо же, куклу вспомнила... Он не мог попросту со мной развестись и оплачивать мою оставшуюся жизнь. Когда я утратила товарный вид и стала ему не нужна... Времена были такие, что ему нельзя было развестись. Или это он был такой. Другие же рисковали... А говорить Витя мне запретил. Еще раньше, когда я еще отрабатывала свою роль, он запретил. Со мной занимался специалист из театрального училища, он научил меня красиво молчать, загадочно. И с тех пор я могу говорить только с одним человеком. А когда рядом со мной двое, или больше, я молчу, красиво и загадочно. Рефлекс, как у собаки Павлова. Вот с ним, с этим артистом, у меня был роман. Во всяком случае, с моей стороны. Бывают же такие романы, односторонние? Единственный в моей жизни роман и очень кратковременный. И какой-то не вполне настоящий. Он был хорошим педагогом, этот артист, и быстро научил меня тому, за что ему было заплачено. Но все дело даже не в том, что он сыграл свою роль и ушел. Просто он привык общаться с женщинами, которые умеют разговаривать, а не только загадочно молчать. Как выяснилось гораздо, гораздо позже, кратковременный роман с ученицей тоже входил в счет. Это придало мне шарма на какое-то время, у меня появился блеск в глазах, так многие говорили. И тренер стал совсем бесстрастным... Или это мне так показалось? Нет, тренера тогда вообще не было. Витю послали работать в какую-то миссию на Востоке, на полгода, и он непременно должен был прибыть с женой. Вот перед этим со мной и поработал специалист. А потом мы с Витей поехали на Восток. Я пробыла там две недели. Витя все время был очень занят. И меня тихо отправили домой, я ждала его дома. А ведь это была моя единственная поездка за границу. Надо же, а я почти ничего не помню. Помню номер в гостинице, чудную архитектуру и чужие цветы. И все. Муж не возражал бы, если бы этот роман продлился и дольше, но уже на безвозмездной основе. Наверное, это был подарок с его стороны, предоставленное мне развлечение. Как премия за хорошо выполняемую работу. Но артисту было со мной неинтересно, попросту скучно, я это видела. Срок контракта истек, и он честно выполнил его условия. Я ждала, что мне будет грустно, но не чувствовала ничего... Так что я чистосердечно считаю, что любовников у меня не было... Это был не любовник, а напарник для выполнения важного производственного задания... Сейчас Витя в таком возрасте, что уже может себе позволить появляться в обществе один. Легенда для внешнего мира - его жена, то есть я, тяжело больна. Может быть, это правда, что я больна? Это придает ему особый шарм - всю жизнь прожил с одной женой, своей ровесницей, и сейчас не бросает ее в трудную минуту, когда она уже совсем старая, умирающая, больная... Да я и действительно немного сумасшедшая. Когда он перестал выставлять меня в свете, я резко сдала внешне, буквально за год-два. Я смотрела на себя в зеркало и старилась на глазах, как портрет Дориана Грея после смерти человека. И я, наверное, умерла... Умерла, и начала стареть... А пока я была жива, я оставалась молодой. Я оставалась той девочкой, которую Витенька взял, чистую, прямо со школьной скамьи. А потом раз - и сразу стала старой, как сейчас. А между этим вот ничего и не было. А я все пытаюсь вспомнить: ведь было же, было что-то важное. И не могу вспомнить... Антоша, внучек, моя отрада, свет в оконце... За тебя только и держусь. И ты за меня держись. По большому счету, никому мы с тобой не нужны в этой жизни кроме друг друга. Твой папа держится за алкоголь. Слабый человек получился. К счастью для него, он нашел себя в этой жизни. Он - неудачник... Светленький мальчик в белом костюмчике... Твоя мама живет в мире, не вполне понятном ей самой. Я ее тоже не понимаю. Что же это такое в ней сидит, разъедает ее? И она еще для чего-то ходит на службу. Чего ей не хватает? Зачем? Женщина и служба - две вещи несовместные. Я никогда не ходила на службу, ни одного дня. Служба - это для мужчин, а женщин они держат дома. Не надо смешивать службу и дом... О чем это я? Твой дедушка - большой начальник. Он всегда занят собой, на твое счастье. Он уходит в какой-то свой мир и приносит оттуда деньги, на которые живет вся наша семья. Как бы мы жили без него? Без его денег... Сейчас я чувствую себя такой старой, как перед смертью. Значит, я опять умру? И потом опять буду стареть?.. Я что-то запуталась... Мне кажется, что где-то здесь разлили смерть. Надо сказать Вареньке, чтобы убралась... Что это за запах?.. Ах, да, сирень... Он, наверное, уже стал моложе меня. И стыдится меня. Стыдится, что у него жена - такая клуша. И хочет, чтобы я развязала ему руки, и он бы тогда, как этот его друг... Как его зовут? Забыла. /Сильно раскачивается, замирает./ А кому же он тогда привез ту сирень, огромный букет, если я еще играла в куклы? Ах, да. Моей маме. Он тогда был влюблен в мою маму. И это знали все на свете, даже папа. Папа ревновал? Не помню. А почему же тогда он женился на мне, если любил мою маму? Наверное, потому, что я была моложе, только и всего. И потом, увести женщину от мужа - это помешало бы его карьере. Он всегда четко знал, что ему нужно от жизни. На данном этапе... Сегодня утром я увидела его в белой рубашке и сказала ему, что моя мама любила белый цвет. А он забыл, как ее зовут. Так искренне забыл... Маму звали Галя, а папу - Ленчик...
/В доме слышен шум, людские голоса. Вероника Леонидовна уснула. Из дома на лужайку выбегает Антон, солнечный мальчик, в светлой одежде, в шортах, с красным пионерским галстуком. Или это не галстук, а просто яркий шейный платок?/
Антон: Ника, бабушка Ника! Не спи, я приехал. Пойдем быстро, я тебе что-то сыграю на рояле. Ну, пойдем же! Я разучил новую пьесу, для тебя. Пойдем, тебе понравится. Они все не понимают... Только ты меня понимаешь. Я для тебя сыграю. Бабушка Ника! /Тянет Веронику Леонидовну за руку./
Вероника Леонидовна /просыпается/: Антоша! Внучек мой! /Притягивает внука к себе, целует его, затем сажает, как маленького, к себе на колени, гладит по головке./ Как я по тебе соскучилась! Почему ты так долго не приезжал?
Антон: Как долго? Всего неделю. Так я же учусь, бабушка! Каждый день то школа, то уроки, то еще это... /Начинает раскачивать кресло-качалку как качели, все сильнее./
Вероника Леонидовна: Внучек, мы сейчас улетим в космос.
Антон: Вот было бы здорово! Посмотрели бы на них на всех сверху вниз. А они тут ползают, как божьи коровки.
Вероника Леонидовна: Антоша, а что - это?
Антон: Где?
Вероника Леонидовна: Не знаю, где. Ты сказал: А тут еще это... Что - это?
Антон: Ах, это... /Кривится./ Они меня перевели в другую школу.
Вероника Леонидовна: Почему? У тебя возникли проблемы?
Антон: У меня - никаких. Это у них сплошные проблемы.
Вероника Леонидовна: Наверное, твоя новая школа ближе к дому.
Антон: Ага, ближе. До той было десять минут на дедушкиной машине, а до этой все четырнадцать.
Вероника Леонидовна: Тогда я ничего не понимаю.
Антон: А что тут понимать? Была школа простая, а стала специальная, с физико-математическим уклоном. /Спотыкается на длинных словах./
Вероника Леонидовна: Тебе нравятся физика и математика?
Антон: Физики я еще не знаю. А математика у нас называется арифметика. Так себе... Бухгалтерия какая-то. Мне нравится музыка. Бабушка, пойдем же я тебе сыграю. /Вскакивает и тянет бабушку за руку./
Вероника Леонидовна /тяжело подымаясь/: Пойдем, голубок. А что же ты тогда согласился перейти в новую школу? И ходил бы в старую. У тебя там друзья...
Антон: А кто меня спрашивал?
Вероника Леонидовна: И музыкальную школу тебе поменяли?
Антон: Нет. Представляешь, они хотели, чтобы я ее вообще бросил!
Вероника Леонидовна: Какой ужас!
Антон: Представляешь?
Вероника Леонидовна: Почему? Тебе же нравится...
Антон: А то... Говорят, у тебя и так будет большая нагрузка в новой школе, а музыка - это ерунда. Неперспективно. Так, пустая трата времени.
Вероника Леонидовна: А ты что?
Антон: Здесь я настоял на своем. Пришлось, конечно... Ну, я не хочу об этом говорить.
Вероника Леонидовна: Да? И чья же это была инициатива, перевести тебя в новую школу?
Антон: Деда, а чья же еще? Он сказал - родители выполнили, а меня никто и не спросил.
Вероника Леонидовна: Странно, что твоему деду пришла в голову такая идея...
Антон: Нет, идея не его, идея папина. А инициатива - деда.
Вероника Леонидовна: Да, твоему папе всегда нравились точные науки. Надо же, оказывается, это не прошло... Но твой дед считал, что твоему папе полезнее будет заниматься общественной работой, и сумел настоять на своем.
Антон: Ну, мне все это скучно слушать.
Вероника Леонидовна: Почему же ты им не возразил?
Антон: Ну, я... Папа же сказал...
Вероника Леонидовна: Ты любишь своего папу?
Антон: Да. Он со мной так интересно играет. Никто так не умеет. Знаешь, он рисует мне лабиринты, и всякие фигурки для вырезания. А когда мы с ним гуляем, он всегда мне рассказывает, как что устроено в окружающем мире. И еще у нас есть своя игра. Но я тебе не буду о ней рассказывать. Это наша тайна.
Вероника Леонидовна: Хорошо-хорошо...
Антон: Только мне его иногда жалко...
Вероника Леонидовна: А маму?
Антон: Маму не жалко. Она сильная. И умная. За что же ее жалеть?
Вероника Леонидовна: Ты ее любишь?
Антон: Бабушка Ника, ты задаешь непедагогичные вопросы. Конечно, люблю. Только не вздумай спросить, кого больше - папу или маму.
Вероника Леонидовна: А деда?
Антон: Дедушку Витю?
Вероника Леонидовна: Да, дедушку Витю.
Антон: Ба, это допрос?
Вероника Леонидовна: Нет, что ты, голубчик. Просто мне интересно, как ты относишься к своему деду.
Антон: Никак.
Вероника Леонидовна: И он к тебе также... Вы просто не знаете друг друга...
Антон: Ба, ты о чем?
Вероника Леонидовна: Дед с тобой играет?
Антон: Ты что? Ему же некогда. Он работает.
Вероника Леонидовна: У вас все работают. Привыкли...
Антон: Дед... Ну... Он иногда расспрашивает меня... О моих проблемах...
Вероника Леонидовна: Да, тебе повезло, внучек, что твой дедушка Витя уже старый, и у него нет сил делать твою жизнь... А то бы ты занимался музыкой...
Антон: Почему дед - старый? Он еще очень крепкий и здоровый. По сравнению с другими дедушками.
Вероника Леонидовна: Это хорошо, что у него уже нет сил давить на тебя, а то он и тебя сломал бы так же, как собственного сына.
Антон: А разве дедушка Витя такой сильный? Папа сильнее его, потому что он моложе. И почему ты говоришь - сломал?
Вероника Леонидовна: Что?
Антон: Мне надоели такие разговоры. Бабушка, ну пошли же, а то сейчас меня заставят есть, а потом все переругаются и уедут, и я так и не успею тебе сыграть на рояле.
Вероника Леонидовна: Пойдем, зайчик.
/Вероника Леонидовна и Антон уходят в дом. Слышны звуки рояля, не по-детски сильная манера игры, серьезная пьеса. Некоторое время сцена пуста. Из дома выходит Ирина, красивая серьезная женщина. Вглядывается вдаль, порывается идти к реке, возвращается. Подходит к креслу-качалке, гладит его, осторожно садится на край, перебирает оставшиеся на столе черновики Виктора Ивановича. От реки возвращается Виктор Иванович, видит Ирину, замедляет шаг, не сводя с нее взгляда. Тихо подходит и гладит волосы Ирины. Ирина вздрагивает и резко сбрасывает его руку, оборачивается./
Ирина: Ты... Вы... Простите.
Виктор Иванович: Я тебя испугал? Извини. Здравствуй, девочка.
Ирина: Да... Нет... Я задумалась и не ожидала... Здравствуйте, Виктор Иванович. Как ты... вы себя чувствуете?
Виктор Иванович: Не важно.
Ирина: Почему же? Это важно... Для меня.
Виктор Иванович: Я знаю. Просто чувствую себя неважно. Тебе одной я могу простить этот вопрос. Потому что ты задаешь его не из праздного любопытства и не от задних мыслей. И тебе одной могу себе позволить честно ответить... Ты уж прости...
Ирина: Мне не за что вас прощать... Но в чем дело? Что-то не так? У вас огорченный вид.
Виктор Иванович: Искусственная почка не очень-то хорошо приживается. И как же так вышло, что свои отказали? Одна, и сразу же другая. Почему у меня? Я всю жизнь соблюдал все рекомендации специалистов, не злоупотреблял. И вот надо же, чтобы так вышло, и именно со мной. Еще немного протянули бы, я или они, и меня бы не стало. Нет человека - нет проблемы... А незаменимых у нас нет. Я это знаю, как никто другой.
Ирина: Что вы такое говорите? Не надо... Вы...
Виктор Иванович: Методика операции еще не до конца отработана. Так что я выступил, в некотором роде, в качестве подопытного животного. Но я сам настоял... И не жалею.
Ирина: Да. Вам надо... Вы - редкий, исключительный человек...
Виктор Иванович: Так что теперь, Ирочка, я в целом не вполне живой. Выделительная система у меня искусственная. Из новейших синтетических материалов.
Ирина: Почему неживой? Человек - это же не почка. Это душа.
Виктор Иванович: Ну, мы же с тобой материалисты, Ирина. И не верим во все эти идеалистические бредни про душу. К тому же ты - серьезный ученый.
Ирина: И как ученый все больше склоняюсь к дуализму...
Виктор Иванович: Врачи сказали, что с донорской почкой многие проблемы не возникли бы... К сожалению, возникли проблемы с донором...
Ирина: Я согласна была отдать вам свою, вы же знаете. И сейчас согласна. Зачем мне две? Тем более...
Виктор Иванович: Я знаю. И очень ценю твой порыв, девочка моя...
Ирина: Я не ваша девочка... И не порыв...
Виктор Иванович: Мой сын мог бы стать для меня идеальным донором. По всем показаниям. Но он успел здорово испортить себе здоровье алкоголем. Поражена не только печень, но практически все органы. И почки в том числе. К сожалению... А ты не можешь быть для меня донором. Ты мне не подходишь. Мы с тобой не кровные родственники. Чужая кровь.
Ирина: Чужая кровь... А если бы подошло... Вы бы взяли?
Виктор Иванович: И оставил бы тебя инвалидом на всю оставшуюся жизнь? Не знаю... А если вы с Николаем захотите еще ребенка...
Ирина: Вы бы взяли?
Виктор Иванович: А как твои успехи на работе?
Ирина: Все в порядке. Меня назначили начальником сектора. Моя тема в плане института. На работе у меня все хорошо.
Виктор Иванович: С твоим светлым умом ты в твои годы достойна более высокой должности.
Ирина: Не надо за меня хлопотать, Виктор Иванович. Пусть все идет своим чередом.
Виктор Иванович: Ну... Тебе виднее. Вольному - воля. Мне почему-то кажется, что ты не слишком дорожишь своей работой. Я не прав?
Ирина: Я люблю свою работу.
Виктор Иванович: Ты могла бы вообще не ходить на службу. Каким бы Николай ни был оболтусом, но при его должности положен достойный оклад. В случае чего, и я бы помог...
Ирина: Я работаю не из-за денег.
Виктор Иванович: Понимаю. Ну, что ж, я уважаю твое решение. Да, я давно хотел поговорить с тобой об одной важной для вашей семьи проблеме. Поскольку ты работаешь, вам в дом нужна обслуга. Обслуга нужна в любом случае, но вам нужна вдвойне.
Ирина: Мы уже говорили на эту тему. И, по-моему, закрыли ее.
Виктор Иванович: А мне кажется, мы так и не пришли к окончательному решению.
Ирина: Вы хотите сказать, что меня не устраивает ваше решение?
Виктор Иванович: Ирина, не будем сейчас разводить дискуссию о терминах.
Ирина: Я и не начинала дискуссии.
Виктор Иванович: Почему ты отказываешься взять в дом обслугу?
Ирина: У нас есть женщина, которая периодически делает генеральную уборку.
Виктор Иванович: Но это же не решает проблемы. Кто у вас занимается хозяйством?
Ирина: Я.
Виктор Иванович: Ты целый день на работе. Кто занимается воспитанием Антона?
Ирина: Я.
Виктор Иванович: Мальчик целый день один дома.
Ирина: Мальчик достаточно взрослый, чтобы разогреть себе обед. И достаточно загружен, чтобы не заниматься глупостями.
Виктор Иванович: Рискую прослыть занудой, но вынужден повториться: ты целый день на работе. Почему ты так упорно отказываешься взять в дом обслугу? Если ты боишься, что Николай...
Ирина: Вот уж этого я боюсь меньше всего. Простите.
Виктор Иванович: Значит, вам все-таки не хватает денег. Конечно, этот паршивец, мой сын, пьет...
Ирина /перебивает/: У него достаточно мало здоровья и много денег, чтобы пропить их все. На хлеб остается.
Виктор Иванович: Тогда почему...
Ирина: Господи, да потому, что я не хочу, чтобы чьи-то чужие руки ковырялись в моем белье, и чьи-то чужие глаза день и ночь наблюдали мою жизнь.
Виктор Иванович: К моему глубокому сожалению...
/Из дома выходит Николай. Он слегка пьян. Вот есть пьяницы, которые пьют - и им от этого весело, а другие пьют, чтобы им не было тоскливо. Николай принадлежит ко вторым./
Николай: А, вы оба здесь? Я так и думал. Так и думал... Здравствуй, отец.
Виктор Иванович /почти брезгливо/: Здравствуй, сын.
Николай: Давно не виделись. А ты все такой же.
Виктор Иванович: Ты тоже. Когда ты бросишь пить?
Николай: А зачем? Впрочем, сегодня я не пил. Почти... Еще...
Виктор Иванович: Мне звонили. Тобой недоволен твой начальник.
Николай: Это его проблемы. А, я им тоже недоволен. Жирная безмозглая старая свинья, вот кто он.
Виктор Иванович: Полностью согласен с твои определением. Могу добавить пару эпитетов от себя. Развратник и взяточник. Впрочем, это не имеет отношения к работе. Он давно в своей должности и дело знает... Но ты был поставлен его заместителем, чтобы освоиться, изучить проблемы, познакомиться с людьми, и впоследствии занять его место. Ты еще не до конца пропил свои мозги, и если ты вот прямо сейчас остановишься, ты еще мог бы... А своим поведением ты ставишь такое развитие событий под большой вопрос. Кроме того, ты ставишь в невыгодное положение меня и других людей, которые тебе содействовали. Ты сам...
Николай: Да знаю я все. Что вы все ко мне прицепились? Ну, и что? Займу я его место, а дальше что? Чем заниматься? Перекладывать его бумажки с места на место. Он - старая свинья, а я стану свиньей молодой. Временно... Не вижу смысла. Уж лучше пить. По крайней мере я получаю от этого удовольствие.
Ирина: Удовольствие? Напиваться до скотского состояния?
Николай: До поросячьего визга. Хрр-Хрр...
Ирина: Завтра утром тебе опять будет плохо.
Николай: Возможно, уже сегодня вечером.
Виктор Иванович: Николай, ты же умный мужчина.
Николай: Был. А теперь я - муж умной жены. Правда, солнышко? /Пытается погладить Ирину по щеке, она отворачивается./ А вы знаете, как сказал классик? А, вы таких книжек не читаете. Он сказал... Жизнь - дерьмо. Когда упьешься - тоже дерьмово. Но между трезвостью и опьянением есть один краткий миг, ради которого все, собственно и пьют... Вот его я понимаю. Это такое счастье, когда у тебя ничего не болит, и тебе ничего не надо... Душа никуда не рвется...
Виктор Иванович: Болит? Ты болен? Почему ты мне не сказал? Тебе надо лечь на обследование. Я завтра же договорюсь со специалистами.
Николай: Душа у меня болит. Я - душевно больной. А по душам в нашем материалистическом государстве специалистов нету!.. Не о таком сыне ты мечтал, да, папа?
Виктор Иванович: Не о таком. Как отец, я сделал для тебя все, что мог. И даже больше.
Николай: Это верно. Лучше бы ты не суетился. /Прислушивается к музыке./ Хорошо играет, паршивец. Может, зря мы его в эту математику-физику?
Ирина: Это же была твоя идея. По-моему, пусть бы ходил в обычную школу...
Виктор Иванович: Кстати, неплохая идея. Поэтому я ее и поддержал своим авторитетом. Физика сейчас очень перспективна, очень перспективна. Там крутятся большие деньги, великие идеи. Да, у меня есть один академик от этого дела. Два академика... Надо будет им позвонить, договориться. Пусть послушают мальчика, разработают для него индивидуальную программу по физике, порекомендуют литературу для изучения, с учетом его возраста... Конечно, надо бы мне самому позаниматься мальчиком плотнее. Вы пустили это дело на самотек... А у меня в данный момент другие первоочередные задачи... Надо, надо...
Николай: Отец, а почему ты для меня не подобрал репетитора-академика?
Виктор Иванович: Во-первых, во времена твоего детства у меня не было знакомых академиков. А во-вторых, тогда и времена-то были другие. Тогда было не до физики. Основной задачей было государственное строительство. А сейчас в физике рождаются замечательные идеи.
Николай: Ты ошибаешься, отец. Все замечательные идеи родились именно в те времена, когда тебе было не до физики. А сейчас их просто довели до товарного вида. И я бы мог...
Виктор Иванович: Ты? Хорошо-хорошо. Допустим. Ты бы мог. В конце концов, гены у тебя неплохие, и по материнской линии тоже. Усвоить определенную сумму знаний, получить возможность реализоваться. Пусть. Я даже готов согласиться, что идеи рождались и тогда. Но в каких условиях? Ты бы хотел работать крепостным в одной из этих "шараг"? Ведь именно там рождались самые товарные идеи?
Николай: Представь себе, да, папа. Хотел... Да я об этом мечтал!
Виктор Иванович: Мечтал свободу променять на тюрьму? Для себя и своей семьи? Я обеспечил тебе возможность получить престижное образование, хорошо оплачиваемую работу, сделать карьеру, если ты понимаешь, что это значит. Я познакомил тебя с лучшими людьми нашего времени. С сильными людьми. А ты? Ты пропиваешь...
Николай: Я пропиваю отцовское наследство... Да. Я мечтал попасть в тюрьму. С кем я общаюсь на свободе? С твоими сильными людьми, развратниками и взяточниками? А тюрьме я бы встретил избранное общество. Академики, будущие нобелевские лауреаты, генеральные конструкторы...
Виктор Иванович: Не юродствуй. Это наша драма.
Николай: Это драма, драма идей.
Ирина: Господи, какая у тебя может быть драма идей?
Николай: Вот как меня ценит моя любимая женушка, отец! Видишь, она считает, что у меня все в порядке и никаких драм.
Виктор Иванович: Сколько идей не уживаются в твоей пустой голове? Две? Да у тебя есть хоть одна собственная идея? Великовозрастный оболтус.
Николай: Альберт Эйнштейн сказал это о физике, отец. Ладно, я полетел. А вы тут чирикайте дальше. Нам-с перед обедом не мешает выпить аперитивчик-с. Варюша меня обслужит. "Нам разум дал стальные руки-крылья, а вместо сердца - пламенный мотор"... Вж-жж... /Расставив руки, "улетает" в дом./
Виктор Иванович: Как ты это терпишь, девочка?
Ирина: Мне его жалко. Если я его брошу, он сгорит за один год. Я видела, как это происходит... Он - отец моего ребенка.
Виктор Иванович: Извини меня, девочка, за эту бестактность. Но тебе приходится делить с ним постель...
Ирина: Он - ваш сын.
Виктор Иванович: Ты...
/Из дому выходит Варвара./
Варвара: Виктор Иванович, приехали Рэм Иосифович Строганов.
Виктор Иванович: Вот поистине приятная неожиданность. Сам?
Варвара: С супругой.
Виктор Иванович: С Дарьей Степановной?
Варвара: Нет. С нынешней...
Виктор Иванович: Ах ты, бог ты мой, все время забываю. С Оленькой?
Варвара: Да. И с сыном.
Виктор Иванович: С Петькой? Сто лет не видел лоботряса. Он у него посол, все время в заграницах. Наверное, нарастил жирок.
Варвара: Нет, что вы, такой худенький шустрый мальчик. Все время куда-то уползает. Няня не может его догнать...
Виктор Иванович: Да что ж я опять? Конечно же, он с Оленькой и с Мишенькой. Надо, надо пойти встретить. Ирина, а ты бы шла в дом. Холодает.
Ирина: Да-да. Я сейчас.
/Варвара и Виктор Иванович уходят в дом. Ирина сидит, приложив руки к вискам./
Ирина: Я вязну в запахе сирени,
В своих непролитых слезах,
В твоих глубоких сожаленьях
И упоительных глазах.
А знаешь, мне б с тобой - на остров...
Или в могилу - без тебя...
А ты привык поближе к звездам.
Я так боюсь понять себя.
/На веранду дома выходит Оленька, легкий ветерок, "Весна" Боттичелли, Юность на все времена, и одета так, что хоть сейчас в любой век, хоть в XIX, хоть в XXI. Вот она, аристократия без жеманства? Или неистребимое дворянство? Оленька слышит Ирину - и не мешает ей. Потом спускается на лужайку./
Оленька: Здравствуйте, Ирина.
Ирина: Здравствуй, Оленька.
Оленька: Вы с кем-то разговаривали?
Ирина: Тебе показалось, детка.
Оленька: К сожалению, я уже не детка. Я - взрослая замужняя женщина, и у меня уже есть свой ребенок. /Улыбается, как большая./ Не считая мужа. А ведь все мужья - это большие дети, правда?
Ирина: Правда.
Оленька: Так что вы, пожалуйста, не называйте меня больше "детка", ладно? Особенно при Рэме Иосифовиче.
Ирина: При твоем муже?
Оленька: Да.
Ирина: Хорошо. Ты называешь своего мужа по имени-отчеству?
Оленька: Да, конечно.
Ирина: Почему?
Оленька: Потому, что я его уважаю.
Ирина: А почему ты меня не называешь по отчеству?
Оленька: Что вы! Вы не подумайте... Я вас тоже очень уважаю. Но я считала, что у нас с вами такая не принципиальная разница в возрасте, что я могу себе позволить, по дружески... А я бы действительно хотела с вами подружиться, вы такая приятная и умная женщина. И я бы могла многому у вас научиться, я думаю... Но если вы считаете... Если вам больше нравится... Хорошо, Ирина Леонидовна.
Ирина: Называй меня, как хочешь, детка. Извини, я больше не буду называть тебя деткой. Ты же просила. Оленька, ты - такое очаровательное существо, что на тебя просто не возможно сердиться. Не бери в голову мое дурное настроение. Мне... Немного нездоровиться. А учиться у меня не надо.
Оленька: Почему?
Ирина: Потому что нечему. Поверь. Это я могла бы кое-чему поучиться у тебя.
Оленька: Ну, что вы. Я сама еще всему учусь.
Ирина: Всему - это чему?
Оленька: Всему-всему. Как мне жить с Рэмом Иосифовичем, моим мужем, и как мне воспитывать моего сына, и как вести свой дом...
Ирина: И дома ты тоже зовешь своего мужа по имени и отчеству?
Оленька: Да.
Ирина: А все-таки, почему?
Оленька: Если честно, я об этом не задумывалась. А почему вы спрашиваете?
Ирина: Потому, что я всегда звала своего мужа... Николай... Хотя я его тоже уважала...
Оленька: Да, ваш муж - тоже умный и уважаемый человек. Рэм Иосифович говорил, что у него серьезная, ответственная должность. Только сам он немного безответственный. Ой, но это оттого, что он еще молод и не перебродил, так Рэм Иосифович говорил... Я отвлеклась, простите. Но раз у вас так принято, только по имени, это ваше личное дело... А по-моему - это так естественно. Моя мама так обращалась к моему отцу. И бабушка к дедушке. И мы, дети, всех старших в семье называли на "Вы" и по имени-отчеству. Это хороший тон. Мне думается, так принято в семьях... /Улыбается./ А они называли нас "ты" и "детка", как вы меня сегодня. Но детство уже закончилось.
Ирина: Ты об этом сожалеешь?
Оленька: Да, немного. Так хорошо было прижаться к маме, она такая большая и теплая, и двумя словами решала все мои проблемы. И сейчас, когда я прихожу к ней в дом, я чувствую себя маленькой девочкой, которую все любят, и балуют, и оберегают от забот. /Садится на качели./ И в мамином доме мне ни-че-гошеньки не надо делать! Хорошо, что мои родители еще живы и здоровы. Но потом я возвращаюсь в свой дом, у меня есть свой муж и свой ребенок. И я хотела бы, чтобы мой Мишенька также прибегал ко мне, как я к своей маме. Наверное, это слишком пафосно звучит?
Ирина: Ну... Мысль в целом похвальная.
Оленька: Я хочу, чтобы у Мишеньки, и у Рэма Иосифовича в жизни было такое же хорошее место, какое было - и есть - у меня. Но я уже не могу это взять у мамы, я должна сама.
Ирина: /Про себя./ Господи, как можно вырастить такую прелесть? Проще заниматься орхидеями. Наш Тошка растет, как трава... На английском газоне... Уважение, семья, дом... Хорошее место... Я плохая мать, что поделаешь? А ведь она - почти ровесница его внучки. Этого старого педофила Строганова нельзя не упрекнуть, но нельзя и не понять. /К Оленьке./ Твои родители, наверное, еще достаточно молодые люди?
Оленька /немного смутилась/: Да. И моя мама... Я теперь вижу, что она очень привлекательная, как женщина. И очень... очень достойно себя ведет. Я даже иногда ей подражаю, сознательно. Но я не об этом. У нее... То есть, у нас... У нее был очень уютный дом. Он, конечно, и сейчас есть... И теперь, когда и у меня есть свой дом, и своя отдельная жизнь... Я начинаю замечать и понимать многие вещи, какие-то тонкости... Мне хотелось бы не упустить этого, чтобы в моем доме тоже была атмосфера...
Ирина: Какая атмосфера?
Оленька: Атмосфера семьи.
Ирина: А атмосфера семьи - это хорошая атмосфера?
Оленька: Да, конечно.
Ирина: Всегда?
Оленька: Да, всегда. А почему вы так странно спрашиваете? Ведь у вас вот тоже семья, муж, сын, как и у меня, и есть дом родителей мужа, куда вы приезжаете. И вы все очень хорошие, добрые люди. Ведь правда? Я же вижу. Мне у вас так хорошо, всегда.
Ирина: Оленька... Конечно, правда. Мы все - очень хорошие, добрые люди. Но до вас нам далеко. Давай лучше продолжим говорить о тебе. Ты - как глоток свежего воздуха.
Оленька: Я - обыкновенная. Вот вы - умная женщина, работаете на такой серьезной работе, вас там уважают, и любят, я уверена.
Ирина /тихо/: Там - да... И уважают, и любят...
Оленька: Я вам даже немного завидую, что вам интересно что-то вне дома... Но я бы так не смогла. Я - простая домашняя женщина. Мне даже и не хочется никакой работы. То есть службы. Вы меня понимаете?
Ирина: Я понимаю, что ты хочешь сказать.
Оленька: И потом, как же уходить на работу, когда дома столько работы? Вот так вот все взять и бросить? Кто же тогда этим будет заниматься? И как мы будем жить? Начнется беспорядок, и в моем доме станет неуютно, и Мишенька будет заброшенный, и Рэм Иосифович... Я считаю, что женщины, которые могут совмещать свой дом, семью и еще какую-то службу - героические женщины. А я - обыкновенная. У меня не так много сил. А с домом, с семьей так много забот.
Ирина: Оленька, у тебя много забот?
Оленька: Конечно. Ведь я же - замужняя женщина!
Ирина: А можно поконкретнее?
Оленька: Можно. А вам действительно интересно, или вы просто так спрашиваете? Ведь это же все так очевидно.
Ирина: Мне действительно интересно, чем можно заниматься, сидя дома целый день. Время от времени что-то, конечно, наваливается, но это так скучно.
Оленька: И вовсе нескучно. Это все приятные заботы, и каждый день разные. И я вовсе не сижу дома, я все время что-то делаю, все время что-то находится, и одно за другое цепляется, присяду вот только, когда вечером Мишеньке книжку читаю перед сном, совсем недолго.
Ирина: А еще что ты делаешь?
Оленька: Во-первых, мне надо руководить воспитанием Мишеньки. Сейчас у него просто няня, но ведь уже надо искать человека, лучше мужчину, чтобы он учил Мишеньку. И в первую очередь нужно подумать об иностранных языках, это так важно в жизни - знать иностранные языки.
Ирина: Собственно, зачем?
Оленька: Как - зачем? Это открывает мир. А как же иначе он будет работать, общаться с другими людьми, за границей? Обязательно нужно знать английский, еще непременно французский, и возможно, немецкий. Раньше немецкий был важным языком, но сейчас уже не так. Да, это главные европейские языки.
Ирина: Главные. Он у вас уже разговаривает?
Оленька: Лопочет, так смешно, как птенчик. А вчера сказал мне "мама", да так отчетливо. Правда-правда.
Ирина: Верю. Да, значит уже пора заниматься его образованием. А как же твое образование?
Оленька: Я вас не поняла.
Ирина: Ты продолжаешь учиться?
Оленька: Я уже закончила школу. Или вы о другом?
Ирина: Есть еще высшее образование, институт.
Оленька: Да, действительно. Возможно, если бы я не встретила Рэма Иосифовича, я бы тоже... Но ведь женщина должна получать образование до замужества, а после - заниматься образованием своих детей. Сейчас у меня есть Мишенька. А дальше... Я права?
Ирина: Абсолютно. Оленька, ты всегда и во всем права.
Оленька: Так вот, о моих заботах. Еще мне нужно проследить за уборкой дома, чтобы все вещи Рэма Иосифовича разложили по своим местам. Он занят на важной государственной службе, и он не должен думать о таких мелочах. И чтобы чисто было. Нужно приготовить обед к его приходу.
Ирина: Ты сама готовишь?
Оленька: Нет, конечно. Это очень сложно и занимает все время. Этим должен заниматься специальный человек, который умеет. Я, конечно, тоже умею готовить. Мама готовила нас с сестрой к самостоятельной жизни. Я всегда сама делаю заварные пирожные к празднику. Рэму Иосифовичу они нравятся, он меня хвалит перед гостями. И рыбный салат я сама делаю, своими руками. Но когда я на кухне - я не могу проследить за всем остальным, чтобы все было сделано, как надо, и все тут же начинает идти наперекосяк...
Ирина: Наперекосяк. А как надо?
Оленька: Надо, чтобы понравилось Рэму Иосифовичу... И мне... И чтобы для Мишеньки все было удобно. Вот. А кто-то в доме должен все время находиться на кухне, мало ли что. Но я должна сказать, что приготовить, и будут ли у нас сегодня гости, и что надо купить, и во сколько мы сядем обедать... Очень много нюансов, которые надо учесть.
Ирина: Сказать, что приготовить, и сказать, что купить... Значит, продукты у вас кухарка покупает?
Оленька: Нет, конечно. Когда же она тогда будет готовить?
Ирина: А что же все-таки делаешь ты?
Оленька: Я же вам рассказываю. Надо руководить воспитанием Мишеньки. Надо проследить за уборкой дома, а у нас ведь такие большие площади, а летом еще и дача, да, и за приготовлением обеда проследить, и подготовиться к переезду на дачу на лето, и еще я сама должна всегда хорошо выглядеть, это важно.
Ирина: Ты еще такая молоденькая, что всегда хорошо выглядишь без дополнительных усилий.
Оленька: Это вам так кажется, потому что это незаметно. Но я постоянно слежу за собой, и в салоне, и сама. Это такие маленькие женские тайны, вы тоже знаете.
Ирина: Не уверена, что обо всем догадываюсь.
Оленька: А вот если бы я перестала все это делать, вы бы сразу заметили.
Ирина: Возможно.
Оленька: И еще надо покупать вещи для дома, и для всех нас, и для дачи, хотя там есть, но оно все казенное, а нужно, чтобы было свое...
Ирина: А вещи ты ездишь сама покупать?
Оленька: Нет, конечно. Когда же я тогда буду делать все остальное? И потом, это тяжелая работа. Этим должен заниматься мужчина.
Ирина: Рэм Иосифович?
Оленька: Что вы! Он же работает! У него такая важная государственная должность! Он только говорит мне, что нужно, или спрашивает, как бы я хотела...
Ирина: Понятно. Ходить на службу тебе некогда.
Оленька: Рэм Иосифович говорит, что моя работа - это мой дом.
Ирина: Он прав. /Тихо./ И при этом он ловко устроился...
Оленька: Да. Когда надо руководить таким большим домом...
Ирина: Большим? Разве вы живете с родственниками? Я считала...
Оленька: Нет, конечно. Мои родители, к счастью, здоровы и в состоянии сами о себе позаботиться. Да моя мама и не согласится жить коммуной. Родители Рэма Иосифовича уже умерли. А его сын живет своей семьей. Так что у нас в доме только наша семья. Рэм Иосифович, Мишенька и я.
Ирина: Значит, ты руководишь большим домом.
Оленька: Да, правильно.
Ирина: Достойная работа. А кто же делает вот это все - "нет, конечно"?
Оленька: Люди. Обслуга.
Ирина: И сколько ее у вас?
Оленька: Семь человек.
Ирина: То есть?
Оленька: Мишенькина няня, горничная, повар, женщина для стирки белья, женщина для подачи на стол и два шофера.
Ирина: Нормально.
Оленька: Маловато, конечно. Им приходится тяжело. Приходится совмещать какие-то функции. Например, шоферу с горничной приходится еще и ездить за покупками. Я уже сказала Рэму Иосифовичу, что нам в дом нужны еще люди. Он обещал подобрать несколько человек.
Ирина: Еще - это сколько?
Оленька: Человека три, я думаю, хватит. Пока. А там видно будет. Если Рэму Иосифовичу дадут новую должность, работы, конечно, прибавится.
Ирина: Понятно. Значит, у вас большая семья...
Оленька: Большой дом.
Ирина: А обслуга?
Оленька: Что? Вы о чем?
Ирина: Большой дом - это вы и обслуга?
Оленька: При чем здесь эти люди? Они нам просто помогают. И Рэму Иосифовичу положено по его должности... У них такая работа, за которую им платят деньги... Нет, они - сами по себе. Моя семья - это Рэм Иосифович, Мишенька и я. Конечно, в будущем... Только вы никому не говорите, я боюсь сглазить. Но вы добрая, вам можно сказать.
Ирина: Ты беременна?
Оленька: Да. Даже Рэм Иосифович пока не знают. Я еще не ходила к врачу, так что я пока неофициально... Я хочу все подготовить, чтобы обстановка была немного возвышенная, и тогда я ему объявлю. Он так обрадуется, я знаю. Он был так рад Мишеньке, даже заплакал.
Ирина: Ты, наверное, хочешь девочку?
Оленька: Нет, я хочу чтобы сейчас был еще один мальчик, а уже потом девочка. Но этого же нельзя загадывать. Дети - это от бога.
Ирина: Ты хочешь иметь от Рэма Иосифовича троих детей?
Оленька: Да. Или больше... Но не меньше трех. Как мне позволит здоровье... Ведь всякое бывает с женщинами... Но с Мишенькой мне было легко. Так что, думаю, что троих детей я смогу.
Ирина: Сможешь. А... Впрочем, это не мое дело. Значит, ты хорошо живешь со своим мужем?
Оленька: Да. У меня очень удачный брак. И счастливая жизнь. И вообще сейчас очень хорошая жизнь. Мне кажется, что сейчас очень много счастливых людей. Когда я еду по улице, и смотрю в окно машины, мне кажется, что все люди улыбаются.
Ирина: И тебе нравится твоя жизнь?
Оленька: Конечно. А как же можно жить, когда тебе не нравится твоя жизнь? Тогда надо что-то делать, что-то менять. Но я считаю, что мне очень повезло. Очень! Особенно с моим мужем. Он очень хорошо ко мне относится. И семья для него очень важна.
Ирина: Да-да... А твои родители, они одобряют твой выбор?
Оленька: Вы о чем?
Ирина: Им нравится Рэм Иосифович?
Оленька: Да, конечно. Но ведь он такой серьезный и положительный человек, у него ответственная работа, и к нам с Мишенькой он так хорошо относится. Разве он может кому-то не нравиться?
Ирина: И они с самого начала не возражали?
Оленька: Против чего?
Ирина: Против ваших свиданий.
Оленька: Свидания... Какое приятное слово. Как из романа. Нет, конечно. А почему они должны были возражать? Когда Рэм Иосифович в первый раз пригласил меня в театр, я сразу же рассказала маме, а она сказала мне, что я уже взрослая девушка, и имею право на личную жизнь, и могу сама принимать решения. А папа сказал, что он знает Рэма Иосифовича по работе, и исключительно с положительной стороны.
Ирина: Вот как... А как вы с ним познакомились?
Оленька: На приеме в итальянском посольстве. Петр, сын Рэма Иосифовича, тогда был послом в Италии. Он был со своей женой. А Рэму Иосифовичу положено по должности... А мой отец готовил перевод Боккаччо на русский язык для Библиотеки Всемирной Литературы, и тоже был приглашен, и он решил сделать нам с мамой приятное, и взял нас с собой. Знаете, это было как на старинном балу. Все мужчины были во фраках, а женщины в бальных платьях. И у нас с мамой тоже были бальные платья. Мы готовились целый месяц. Мама нашла портниху, которая умеет обращаться с тонкими тканями, и у нее был потрясающий отрез крепдешина. А мне мама переделала из своего свадебного платья. Так оно и вышло.
Ирина: Как в сказке.
Оленька: Да. Мы познакомились на балу, когда он пригласил меня на тур вальса. Когда он подошел ко мне, такой солидный, представительный мужчина... Я думала, сейчас так уже не бывает... Но у нас почти и не было того, что вы называете свиданиями. Все как-то очень быстро разрешилось, и Рэм Иосифович попросил у моих родителей моей руки, а папа спросил, согласна ли я, конечно же, я была согласна, а мама немного поплакала, и мы все были очень рады. Только пришлось немного подождать, пока он оформит развод. А потом очень быстро появился Мишенька. Все очень удачно складывалось.
Ирина: Да, действительно. Значит, ты вышла замуж по любви?
Оленька: Да, конечно.
Ирина: По большой и страстной любви...
Оленька: А как еще можно выходить замуж?
Ирина: Еще можно по расчету.
Оленька: Как это?
Ирина: Мне трудно тебе это объяснить. Поверь мне на слово, что бывает и так.
Оленька: Как странно вы говорите.
Ирина: А с его... С его предыдущей семьей ты общаешься? Впрочем, это бестактность с моей стороны, можешь не отвечать.
Оленька: Я скажу вам честно, я не люблю говорить на эту тему.
Ирина: Можешь не говорить.
Оленька: Прошлая жизнь Рэма Иосифовича - это его личное дело. И я не вправе его об этом расспрашивать. Он очень тактичный человек. И сам он никогда не спрашивает меня о моем прошлом.
Ирина: Бог мой, ее прошлое...
Оленька: Конечно, я знаю, что до меня у Рэма Иосифовича была другая семья. И все об этом знают. И, видимо, это нормально. Ведь он же взрослый мужчина, и ему было бы трудно прожить одному все эти годы, до встречи со мной.
Ирина: Гм...
Оленька: Но к тому моменту, когда мы с ним встретились, он уже не жил со своей первой женой.
Ирина: Видимо, не жил...
Оленька: Хотя они и продолжали жить вместе, то есть, под одной крышей, но внутренне они уже разошлись, стали чужими людьми, поверьте.
Ирина: Верю.
Оленька. Первая жена Рэма Иосифовича часто болела, и была целиком поглощена своим здоровьем, ничто другое ее не интересовало. Представляете, какую атмосферу встречал Рэм Иосифович, приходя в тот дом?
Ирина: Вполне представляю. И даже бывала в том доме... Но мы отвлеклись. Продолжай.
Оленька: А ведь у Рэма Иосифовича такая важная и сложная работа, от него многое зависит, и многие люди...
Ирина: Многие люди...
Оленька: Поэтому приходя домой, он должен был встречать тепло и заботу. А вместо этого встречал болезни, истерики... Но я не должна это обсуждать. Это плохо. Неизвестно еще, что будет со мной, к тому времени, как я... Та женщина... Она ведь даже старше моей мамы...
Ирина: А как сейчас ее здоровье?
Оленька: По-прежнему. По просьбе Рэма Иосифовича я раз в неделю посылаю к ней человека, узнать о ее проблемах... И передать ей деньги... Так что он продолжает о ней заботиться.
Ирина: Деньги?
Оленька: Да. То есть... Я не так уж и много ей даю... Нас это не обременяет. А Рэм Иосифович...
Ирина: Понятно.
Оленька: Я бы ходила к ней и сама, помогала... Но она... Она неправильно ко мне относится. И я боюсь. В моем положении... Я к ней ходила один раз. Рэм Иосифович не знает. И маме я не рассказывала... Я хотела с ней познакомиться, и может быть, подружиться. Она же знает вкусы Рэмы Иосифовича, его привычки. Она могла бы мне рассказать. Мне же нужно все это знать, она же должна понимать... И я бы ей помогала... Ведь можно же сохранить нормальные человеческие отношения, даже несмотря на развод, ведь правда?
Ирина: Правда.
Оленька: А она... Она стала на меня кричать, а сама плачет, а потом ей стало плохо с сердцем, и мне пришлось вызвать врача. Мне было очень тяжело, очень. А потом она еще и сказала, что больше не желает меня видеть, представляете?
Ирина: Ну...
Оленька: И я решила больше к ней не ходить.
Ирина: Логично. А твоего человека она, значит, принимает?
Оленька: Да.
Ирина: И деньги?
Оленька: Но ведь у нее же практически нет...
