В нашем доме жил маньяк. Мужчина средних лет без вредных привычек. Соседи его звали по-свойски Кузьмич. Кузьмич жил вполне одиноко, но не замкнуто. Со старшими возле подъезда здоровался, выходил с мужиками забить козла в дальней беседке. Мог даже позволить себе граммов двести-двести пятьдесят на День строителя. На роботу Кузьмич ( служил он по финансовой части ( ходил в темном галстуке с белыми ромбиками, как у Ильича. Штрих незначительный, но характерный.
Наш район на самой окраине города. Рядом лес. По утрам Кузьмич облачался в старенький, но еще добротный спортивный костюм и выбегал из парадного, звонко шлепая резиновыми подошвами кедов об асфальт. В это время другая наша соседка Татьяна вытряхивала на балконе коврик. Пощеголяв перед Татьяной бодростью и задором, Кузьмич направлялся к лесу, где бегал уже по-настоящему, до седьмого пота и учащенного сердцебиения. Порой на лесных тропах ему попадались одинокие грибники. В таких случаях Кузьмич действовал по заранее продуманной и хорошо отработанной схеме. Притворившись добрым, он втирался в доверие к потенциальной жертве до тех пор, пока та не начинала терять бдительность. Тогда Кузьмич доставал из целлофанового пакета топор, с которым никогда не расставался, и отсекал зазевавшемуся товарищу башку. Такой у него был почерк. Обезглавленный грибник медленно сползал по стволу дерева, кошелка валилась из безжизненной руки, и грибы рассыпались по залитой кровью траве. Кузьмич ловко маскировал следы преступления ветками и опавшими листьями и скоро удалялся, вытирая топор о край спортивной куртки.
Затем Кузьмич появлялся на берегу лесного озера. Берег был тих и безлюден. Воздух был свежий, с легкой примесью запаха молодого камыша. Такой воздух предназначен для дыхания полной грудью. Кузьмич глубоко вдыхал и зажмуривался от удовольствия. Слух в такие мгновения становился особенно чутким, улавливал самые легкие всплески, доносившиеся откуда-то со стороны, где в тихой заводи купалась голая баба. Женщин Кузьмич считал более тонкой материей, нежели грибников. Поэтому топор он на время прятал в кусты, а из заднего кармана извлекал заточку...
Здесь нужно отметить, что женщинами в дурном смысле Кузьмич никогда не пользовался. Он был из простых маньяков, не из сексуальных. Следы преступления он ловко маскировал в зарослях осоки и шел домой кушать глазунью из двух яиц. Так проходило утро. В дневные часы Кузьмич сидел в небольшом душном кабинете напротив настенного календаря "Летайте самолетами "Аэрофлота" и составлял отчетности. По вечерам просматривал в местных газетах раздел криминальной хроники. А по вечерам крепко спал.
Так и плыли его маниакальные будни размеренно и неспешно, как трехвесельный ялик по тихой воде, едва покачиваясь из стороны в сторону.
Однако утром пятого дня Кузьмич проснулся с отягощенным сердцем и обострившейся язвой желудка. Взглянув за окно, он вдруг понял, что уже осень. Листья давным-давно осыпались с деревьев, дворники сгребли их в кучу и подпалили. Кучи тлели, дымились и навевали тоску. На душе сделалось гадко, с каждой минутой становилось все гаже и гаже, казалось, что нет предела человеческому унынию.
Нервно докурив последнюю сигарету, Кузьмич решил удавиться и твердо поставил правую ногу на табурет, но тут в дверь позвонили.
Мерзко щелкнул замок, скрипнули несмазанные петли. На пороге в пропитанном кухонной копотью халате и в шерстяных носках стояла пенсионерка Кокошкина, пришедшая занять спичек, соли и табаку. Кузьмич цепкими и твердыми, как стальные болты, пальцами схватил старуху за горло и бросил в специально приготовленную для такого случая бочку с бензином.
Когда пенсионерка Кокошкина скрылась в бочке, так что ни одна часть не торчала на поверхности, Кузьмич подождал, пока улягутся бульбочки, затем постоял еще минут пять, склонившись над бочкой, покусывая нижнюю губу от ли в размышлениях, то ли просто так, и пошел в пивную.
По дороге в пивную Кузьмич встретил двух полусиротского вида подростков, которые побирались среди прохожих, громко чесались и матерились. С криком: " Ах вы!" Кузьмич напал на подростков, надавал им тумаков и отобрал мелочь, выпрошенную у дяденек и тетенек.
Денег, впрочем, оказалось немного. Кузьмич давно хотел купить газонокосилку, так вот на нее денег не хватило бы. Тогда он решил взять добычу с собой в пивную и пропить.
В пивной было шумно и смрадно. Попивая ерши из больших кружек, и потирая ладонями щетинистые подбородки, суровые, дышащие исключительным перегаром люди вели суровые разговоры за жизнь.
Кузьмич пробрался к дальнему столику у окна, подружился с двумя помятыми интеллигентами и, пользуясь всеобщей суетностью, подрезал обоих бутылочным осколком. Затем уронил лицо на ладонь и громко и обильно заплакал.
- Шакал я паршивый - у детей деньги отнял.
- А старушку Кокошкину в бензине утопить, это, по-вашему, как? - деликатно вмешался в рассуждения Кузьмича подсевший участковый милиционер Пухов.
- Э-э-э! - раздосадованноим отмахнулся Кузьмич. - То бензин, а то - дети!

Самоцвет Угрюмов (Андрей Кравченко)