Нежанровый роман (Людям всей планеты посвящается)
Часть вторая МОЛОДОЙ ПОБЕГ ИЛИ МУКИ И РАДОСТИ ПОЗНАНИЯ
Глава тринадцатая

Эту коротенькую главу, пожалуй, можно было и озаглавить; например - "Лида". Почему? Немного позднее поймёте. А пока...
Спустя неделю, после событий, описанных в предыдущей главе, ясным, не столь тёплым, но и не очень холодным вечером дети без Светланы Семёновны по обыкновению своему сидели у ворот Зворыгиных - девочки на лавочке, а мальчики на бревне, которое они прикатили из лесу, - и пели песни, прямо концерт настоящий устроили, залив звонкими, сверкающими нотками не только счастливую улицу, но и всю волшебную околицу маленькой, но чудесной деревни. И вот, когда прозвучала последняя песня - на этот раз, "Каким ты был, таким остался", - к прекрасному хору присоединились Степан Путеев с гармонью и его замечательная супруга, и та весело проговорила:
- Ну что, любимые мои, поём?
- Поём, Светлана Семёновна! - весело прокричали дети и едва ли не свалили свою любимую учительницу с ног, бросившись ей на шею. - Теперь будем петь с вами, да с музыкой!
- О Господи ты Боже мой! - воскликнула та, обнимая столь несдержанную в своей любви ватагу. - Да вы ведь меня задушите, детки мои! - А сама всё крепче да крепче деток к себе прижимает.
- Не задушим, милая наша мама! - отозвались те хором, да так весело и с таким напором, что Светлана Семёновна едва на ногах устояла. - Мы свою мамочку очень любим! И наша мамочка будет жить вечно! Давайте с нами петь, Светлана Семёновна! Давайте!
- Да уж давайте, давайте споём! - весело сказала та, в то время как Степан уже развернул гармонь и проиграл несколько аккордов "Тучи над городом встали". - Только вы меня отпустите, а то ведь и в самом деле умру ненароком, милые мои. Да усадите же, в конце концов, на лавочку.
В тот же миг девочки посадили Светлану Семёновну между собой, в самую серединку, а мальчики с гармонистом расположились на бревне, и милая учительница, обняв сидящих подле неё Олю и Катю, промолвила:
- Ну, все, кажется, поместились? Пожалуй, продолжим?
- Продолжим, Светлана Семёновна!
- Только пусть запевает Лёня, - с нежной улыбкой сказала Оля. - Я думаю, он хочет спеть свою любимую песню, от которой он просто с ума сходит.
- Правда? - улыбнулась милая учительница, нежно посмотрев на бывшего двоечника, а ныне круглого отличника. - Что ж, мой мальчик, поехали, а мы поможем.
- Поехали! - весело проговорил тот. И сказал, хлопнув по плечу Степана: - Дядя Стёпа, "Тучи...", которые вы собирались играть, отменяются; споём-ка "Когда весна придёт".
И тот, весело кивнув в ответ, растянул меха, нажал на клавиши. А Лёнька затянул с душой и сердцем - точно так же, как когда-то пел сам Николай Рыбников:

"Когда весна придёт, не знаю,
Пройдут дожди, сойдут снега,
Но ты мне, улица родная,
И в непогоду дорога. -

И все с небывалым подъёмом подхватили:

На этой улице подростком
Гонял по крышам голубей,
И здесь, на этом перекрёстке,
С любовью встретился своей.

Теперь и сам не рад, что встретил,
Моя душа полна тобой.
Зачем, зачем на белом свете
Есть безответная любовь?

Я не хочу судьбу иную,
Мне ни на что не променять
Ту заводскую проходную,
Что в люди вывела меня.

На свете много улиц славных,
Но не сменяю адрес я -
В моей судьбе ты стала главной,
Родная улица моя!"

А когда прозвучали последние аккорды, вокруг замечательного хора собралась уже едва ли не вся деревня, и слушатели от души хлопали в ладоши. Затем прозвучало ещё несколько песен под аккомпанемент гармошки. И вот, когда уставшее осеннее солнце наконец коснулось верхушек Дедова леса, на дороге, ведущей из Дятлово, показалась одинокая фигура, а спустя минуту-другую уже было видно, что в руках этой фигуры ещё имеются ведро и корзина, наполненные чем-то тяжёлым.
- О, гляньте-ка, - усмехнулся Гришка, - никак Муля с конским золотом из Дятлово чешет.
А Лёнька сердито бросил в ответ:
- Уж помолчал бы, Пройдоха. Не был бы лодырем - сам бы походил за конским помётом.
- А кто у меня его жрать будет? - весело парировал тот. - Свиней-то у меня нету, братец, вот как.
- То-то и оно, что нету. А вот у Мули есть, и живёт он со своими свинками припеваючи. Зимой будет сальце с хреном кушать да колбаски наворачивать, а ты фигу с маслом.
Прозвучали простодушные смешки, а Светлана Семёновна с улыбкой проговорила:
- Ладно уж, селяне, не ругайтесь. Односельчане не должны ругаться; да и вообще, в мире должны жить все люди. - И потрепала Лёньку по голове.
Тот же тяжело вздохнул и промолвил, головой качая:
- Не беспокойтесь, Светлана Семёновна, не будем мы ругаться, было б из-за чего. Только вот Мулю, да и всех стариков жалко. Какого чёрта им приходится за этим помётом по дорогам да пастбищам тягаться? Почему им пенсии на жизнь да на корма для скотины не хватает? Это ж надо, скажи какому-нибудь капиталисту, что у нас тут свиней дерьмом кормят, не поверит. Тоже мне, держава называется.
- И вообще, - сердито вставил своё слово Митя, - прямо смешно становится: получается, что старики дерьму конскому да копытнику должны сказать спасибо, что не померли до сих пор из-за такого мизерного государственного вспомоществования. А если кони в колхозе вдруг от какой-нибудь болезни переведутся, что тогда?
- Каюк, - сказал Лёнька обречённым тоном.
Кто-то усмехнулся, кто-то засмеялся, иные тяжело вздохнули. А Светлана Семёновна сочувственно улыбнулась, крепче прижала к себе девочек и сказала с нежностью в голосе:
- Ах, дети, что ж поделаешь, коль у колхозников такие маленькие пенсии. Не всё, оказывается, сладко ещё в нашей жизни, несмотря на ту идиллию, которая нас окружает. Труд крестьян с давних пор очень тяжек, да и сейчас, как видно, в наши-то - советские - дни мало чем изменился, и приходится попотеть, чтобы более или менее хорошо чувствовать себя под солнцем. Поэтому помогать надо друг другу, чем можно, и особенно старикам. Поскольку сами видите, на какую пенсию живут наши старики, к тому же и одинокие. - С последними словами она на мгновение задумалась и продолжила: - Но дело здесь ещё не только в мизерной пенсии, а кое в чём другом.
- В чём же, Светлана Семёновна? - хором воскликнули все дети.
- В чём? - нежно улыбнулась та, обнимая девочек. - Да в том, что просто нужно быть милосердным и помогать людям от всей души, от всего сердца, дабы эти душа и сердце не зачерствели и со всем пылом да жаром строили Счастье.
И дети в ответ вновь весело закричали:
- Правильно, Светлана Семёновна! Очень правильно! Да здравствует помощь в построении великого Счастья! Да здравствуют наши сердца и души, которые никогда не зачерствеют и будут петь прекрасную, неповторимую песню!
А Лёнька, вскочив с полена, добавил весело:
- Граждане куликовцы, окажем друг другу посильную помощь в построении Счастья! Да здравствует эта помощь во всём мире! Будь счастлива, Тора!
И дети загалдели:
- Да здравствует Тора! Тора! Тора!..
Тут и Муля, наконец, приблизился с корзиной и ведром, полными конского помёта, и бережно поставив свою благоухающую ношу на землю, весело промолвил:
- Это что у вас здесь творится, односельчане? Никак что-то празднуете?
- Да уж празднуем, дорогой наш дедушка Муля! - закричали дети; голосов взрослых в этот миг абсолютно не было слышно. - Всемирную помощь в построении Счастья во всей нашей Вселенной празднуем.
- Так и я к вам сейчас присоединюсь, если не возражаете. Вот только добро это домой отнесу, - и он с улыбкой кивнул на сочные клубни конского помёта, - и со всей дружной компанией отпраздную.
- Несомненно! - крикнул Лёнька. - Только мы вам, товарищ Муля, сейчас поможем.
И дети всей гурьбой подлетели к своему славному односельчанину, который, от неожиданности оступившись, едва не угодил в корзину, однако не упал, устоял на ногах и позволил мальчикам поднять его ношу. Девочки же схватили Мулю за руки и наперебой заголосили:
- Сейчас мы вам поможем, дедушка Муля, донести ваше добро в хату, вы не волнуйтесь!
А тот смеётся и кричит в ответ:
- Да уж только не в хату, родненькие мои, только не в хату! А то ж за год не выветрю свою старушку.
Селяне за их спинами от души засмеялись, и залилась гармонь Степана Путеева, а его прекрасная супруга затянула:
"На закате ходит парень возле дома моего,
Поморгает мне глазами и не скажет ничего. -
И тут остальные взрослые, в том числе и Зося с Дорофеем, подхватили:

И кто его знает, зачем он моргает,
Зачем он моргает,
Зачем он моргает?

Как приду я на гулянье, он танцует и поёт.
А простимся у калитки, отвернётся и вздохнёт.

И кто его знает, чего он вздыхает,
Чего он вздыхает,
Чего он вздыхает?

Я спросила, что не весел и не радует житьё.
"Потерял я, - отвечает, - сердце бедное своё".

И кто его знает, зачем он теряет,
Зачем он теряет,
Зачем он теряет?

А вчера прислал по почте два загадочных письма.
В каждой строчке только точки, догадайся, мол, сама.

И кто его знает, на что намекает,
На что намекает,
На что намекает?

Я разгадывать не стала, не надейся и не жди.
Только сердце, почему-то, сладко таяло в груди.

И кто его знает, чего оно тает,
Чего оно тает,
Чего оно тает?"

А на следующее утро - воскресное утро - дети (за исключением Лиды, но об этом чуть позднее), разделившись на группки, побежали по хатам оказывать посильную помощь своим односельчанам в ведении домашнего хозяйства, чем переполошили всю деревню; лай во дворах стоял неимоверный, который подняли обезумевшие от радости собаки; кудахтали куры, кричали гуси, клекотали индюки, и весело смеялись хозяева и хозяйки всей этой развеселившейся домашней братии. Лёнька с Олей убирали двор Зоси, старательно подметая его, затем сгребая мусор в кучки и вынося тот в хвойник. Лена с Матвеем сначала тщательно вычистили и вымыли Гнедка у калитки на огороде, а затем побежали в хлев к Рябке и под наблюдением блаженно улыбающейся Анны Фелициановны принялись помогать Фёдору Адамовичу в уборке хлева. Митя с Катей помогали Муле: наносили скотине воды, помыли полы в хате, выбили половики. Ну а Коля с Танечкой и Стешей помогали родителям Лиды, наносив воды скотине, покормив кур, сложив дрова в поленницу, и несколько довольно тонких брёвнышек даже распилили на поленья. В то время как сама Лида... впрочем, по порядку.
Накануне вечером, когда дети с односельчанами, напевшись да навеселившись вволю, разошлись по хатам, эта милая девочка, забравшись в свою тёплую постель, нескоро уснула; всё лежала под толстым ватным одеялом и думала, какая же она всё-таки счастливая со своей Торой, самая счастливая на свете: любит Колю, своих родителей, односельчан, друзей, подружек, природу; и все её любят, и люди вокруг неё - ангелы. Вот если бы все люди, казалось ей, как она, были счастливы и чтобы их никогда не омрачали ни войны, ни катастрофы, ни болезни, никакие беды, ни горе, ни печали, то как бы было хорошо, как бы было здорово! Она сладко вздыхала и всё мечтала, мечтала, мечтала; за окном луна светит, звёзды мерцают, родители за перегородкой спят, даже похрапывают немножко, а она всё мечтает и мечтает, и спать абсолютно не хочет. А потом она вдруг подумала с грустью: "Боже, но наши милые старики; много пожившие на этом свете родители... не каждому из них ещё сладко живётся, как хотелось бы, не каждый пребывает в настоящем человеческом счастье, в котором должны пребывать все люди. Милые мои, милые, милые, милые, но как же сделать так, чтобы все вы, мои любимые, были счастливы, чтобы каждый из вас просто купался в счастье, как я купаюсь? Чтобы не приходилось ходить на болото и нести оттуда на своих плечах тяжёлый, хотя и такой благодатный для скота копытник. Чтобы не собирать, в конце концов, оставленные на дорогах и пастбищах клубни конского помёта. Чтобы... Ах, но я не знаю, не знаю, что для этого нужно сделать. Мне кажется, что я ещё очень маленькая, несмышлёная девочка, мало чего ещё в этой прекрасной жизни знаю, и о том, что нужно сделать, лучше всего известно взрослым. Но одно я знаю точно: что помогать вам нужно, мои милые, - изо всех сил, от всей души, от всего сердца нужно помогать, потому что вы заслужили эту помощь: за то счастье, которое дали нам, своим деткам и внукам. Поэтому завтра мы и начнём оказывать эту усиленную помощь, хотя и раньше, мне кажется, не покладая рук оказывали. Но помощи в ведении домашнего хозяйства всё равно, я думаю, мало: здесь нужно что-то особое, очень прекрасное, необычайно сердечное, очень-очень душевное. Так... что же там Светлана Семёновна вчера нам всем на этот счёт говорила, помнится, сильно-сильно интересное и важное. Ох, надо обязательно вспомнить, обязательно... Ах, вот, вспомнила: моя милая учительница сказала, что помогать друг другу - и прежде всего старикам - надо из милосердия, дабы сердце с душою у человека не зачерствели и со всем пылом да жаром строили Счастье. Поэтому не просто нужно помогать людям, а отдавать им свою душу и сердце, и дело тут не в пенсии, не в тяжёлом материальном положении человека, а в человечности. Вот и будем отдавать, дарить людям наши душу и сердце, делая им праздник, самый прекрасный на свете, чтобы и мы оставались вместе с ними людьми и чтобы гордилось нами Человечество. Ну а как же можно так сделать, чтобы все это видели, чтобы из этого бесценного подарка получился праздник, просто необыкновенный праздник? Я не знаю, Боже, я не знаю. Но мне так хочется, чтобы все видели, чтобы все помнили, чтобы все с благодарностью созерцали в своих руках мои душу и сердце!" И она всё думала, думала, думала, сияя счастливой ангельской улыбкой. И, конечно же, уснула, утонув в своём светлом, необъятном счастье, так и не придумав, как же устроить своим односельчанам праздник, дабы те со всей душой, со всем сердцем приняли в свои натруженные, мозолистые, в трещинах и ссадинах руки её золотое сердце и широко открытую, поющую душу.
Но как же спит необыкновенно счастливая крестьянская девочка, которую просто снедает, усыпает золотом и сапфирами Счастье? О, она спит прекрасно, как ангел, как самая чудесная на свете принцесса, фея, нимфа, у которой необычайно звонкое сердце золотит и наполняет радостным звоном душу. Она спит под тёплым пушистым одеялом, слегка раскрывшись, на просторной крестьянской кровати, зачастую изготовленной крепкими крестьянскими руками из прочной добротной древесины, согнув в локте руку и подложив её под голову; милое лицо, на котором мерцает нежная улыбка, сияет в струящемся лунном свете, а на иногда вздрагивающих ресничках сверкает серебро, а то и переливаются алмазы; грудка, облачённая в тонкую ситцевую рубашку, едва-едва начавшая терять свои невинные детские формы, плавно вздымается, и, если прислушаться, слышно тихое, сладкое дыхание, которое источает не что иное, как прекрасное, ни с чем несравнимое Счастье... Но вот где-то над потолком прошелестела мышка, пробежала туда-сюда своей невидимой дорожкой - и успокоилась. А Лида улыбнулась, не открыв своих прекрасных глаз, с необычайной лёгкостью вздохнула, словно луч света проник к ней из сияющего заоблачного царства, прошептала, едва пошевелив губами: "Я знаю... знаю, знаю, что надо сделать" - и вновь уснула, утонув в своём чудесном, самом прекрасном счастье. А утром - чуть забрезжил рассвет, и родители ещё спали - она раскрыла свои сияющие глазки (хотя у Лиды был уже такой возраст, когда она вот-вот станет девушкой, и, наверное, правильнее было бы сказать "глаза" - более или менее по-взрослому, - а не "глазки", но пусть уж будут "глазки", поскольку принадлежат они милой, просто необыкновенной девочке), вскочила с постели, привела себя в порядок, выпила кружку чаю, положила на стол альбом для рисования, цветные карандаши и принялась рисовать селян, изображая их работающими на приусадебном участке, в доме, в колхозном поле, в лесу, отдыхающими и строящими своё и людей Счастье. Картинки были небольшие, но красочные, прекрасно и со знанием дела исполненные, вселяющие в душу и сердце покой, радость и вдохновение. Лида творила карандашами чудо и не замечала, как быстро летит время; как она совсем незаметно для себя выпила кружку молока, которую заботливо поставила перед нею мама, как съела кусок сочного пирога, который положил перед нею папа; как её любимый Коля со Стешей и Танечкой возились во дворе с дровами и те то и дело в окно кричали: "Ну как, Лидуль, получается? Выйдет хорошая выставка?", а та совсем несознательно отвечала, не отрываясь от своего творчества: "Ох, дорогие мои, любимые односельчане, так хорошо получается и получится такая прекрасная выставка, что ни с каким Лувром не сравнится! Ах, как моё сердечко радуется, как моя душенька веселится!" И те вновь кричат, очень весёлые от охватившей их необычайной радости: "Ну так и дальше рисуй, милая наша художница, прекрасная наша Лидушка!" И та рисовала - от всей души, от всего сердца рисовала. Много хорошего нарисовала, что всего и не перечесть. Ну вот, например, Зося средь золотого поля целует какую-то травку, которую она бережно сжимает в руке; Дорофей с улыбкой пыхтит самокруткой на лавочке, а у него на коленях сидит его правнучка Стеша с куклой в руках и тоже от души улыбается; Анна Фелициановна нежно доит Рябку, а у подойника, распушив хвост, вертится кошечка Майка и, видать, мурлычет, сладко мурлычет; Муля сидит под дубом меж двух огромных корзин с боровиками, а у него над головой замер красивый-прекрасивый чёрный аист; Леночка с Матвеем гладят Байкала; Фёдор Адамович с Семёном косят на лужку траву, а недалеко от них, у вербы, пасётся стройная гнедая лошадка; куликовские бабы жнут серпами жито; Ермола Виноградов с улыбкой до ушей везёт на тракторе сено; Степан Путеев бороздит на комбайне необъятное золотое поле; Зимняя берёзка с тетеревами и глухарями; лось на сенокосе меж стожков и лозняков с дубками; Светлана Семёновна с толпой ребят идёт через Дедов лес в школу. Ещё она нарисовала своих родителей - не инвалидов, а вполне здоровых и счастливых; Гришку, нежно обнимающего свою любимую корову Милку; Фому, без ружья, на фоне родной, нетронутой природы; кузнеца Николу, кующего на наковальне Счастье; и, наконец, Адама, стремящегося куда-то на своей пожарной машине. В общем, много чего и кого нарисовала Лида, и, таким образом, всё куликовское население с мужьями, жёнами, бабушками, дедушками, детьми, внуками и внучками, с приусадебными участками, скотиной, прочими домашними животными и собаками на своих рисунках запечатлела. А рисовала долго: утро с самого рассвета, день и вечер, лишь изредка делая небольшие, буквально минутные перерывы, отчего родителям и друзьям не на шутку пришлось поволноваться. И вот, когда за окном темнеть стало, а у друзей и подружек юной художницы терпение от ожиданий едва не лопнуло, та наконец выскочила на улицу со своим альбомом, набитым рисунками, исполненная необыкновенного счастья и радости. А дети, бросившись ей навстречу, громко закричали:
- Ну что, Лидуль, нарисовала? Готова выставка?
И та ответила, утонув в тёплых дружеских объятиях:
- Нарисовала, дорогие мои! Нарисовала! Только не будет выставки, мы всё это подарим односельчанам; сейчас же разнесём по хатам и подарим! Но прежде я одарю своим творением вас, моих милых друзей и подружек.
Что она и сделала в ту же минуту: одарила каждого члена своей чудесной компании небольшой, красочной картинкой, которая посвящалась именно ему с его счастьем и его жизнью.
После чего дети дружной гурьбой полетели по деревне, даря её жителям картинки, начав свой путь от хаты Виноградовых, и за столь чудесный подарок, сделанный от всей души, от всего сердца, получали не только пироги с конфетами, но и радостные улыбки, "Огромное спасибо!", тёплые объятия, горячие поцелуи и сладкие слёзы. Потом к ним присоединилась Светлана Семёновна с мужем и гармонью, Виноградовы, Зворыгины, Зося, Андрейка, Муля, Воропаевы, Гришка Берёзкин, Фома, Рогожины, Беспалые. А когда, наконец, вся эта славная толпа куликовцев, весёлая и поющая, ввалилась во двор Фёдора Адамовича и Анны Фелициановны, то, что в результате получилось, как вы думаете?.. Вот-вот, получился огромный, ни с чем несравнимый праздник! И люди пели песни, источая бесконечные светлые улыбки, танцевали и, конечно же, пели осанну Торе. Таков праздник устроила односельчанам Лида - от всей души, от всего сердца. И вместе со всеми веселилась Тора.


Продолжение следует
Начало смотри в проекте