С начала этого года трибуной для легализации русского национализма стала "Независимая газета". Она щедро предоставила свои страницы "идеологу русского национализма" Александру Севастьянову и развернула дискуссию вокруг его "идеологем". И вот А.Севастьянов торжествует: "Первой своей победой я считаю тот факт, что среди моих фактических оппонентов не оказалось ни одного русского человека, - пишет он в статье "Не бойтесь неизбежного" ("НГ-сценарии", ? 6, с.г.) . - Свои контраргументы предлагают армянин, грек, дагестанец(?), два еврея, грузин. Это наглядно подтверждает... что незримый водораздел в интеллигентской среде в наши дни уже произошел - и именно по национальной линии..."
В самом деле, отчего отнюдь не пестреет дискуссия русскими именами авторов? Словно не их, этнически русских, касается заявленная в ней тема - русского национализма... И как не отметить попутно, что плач о русских трагедиях ХХ века и заботу о будущем русской нации берет на свои плеча... Гавриил Попов, и слoва-то "русский" не знавший, когда витийствовал в Межрегиональной группе Съездов народных депутатов СССР? А теперь вот надсаживает грудь, "доходчиво" иудаизируя, впрочем, само понятие великих русских страданий и жертв - "русский ХОЛОХОСТ"...
Не изобилует русскими и авторский коллектив доклада "Русский фактор" в российской политике", подготовленного департаментом политических проблем фонда "Реформа" (Мигранян, Елыманов, Соловей...) и посвященного как раз перспективам русского национализма. Опубликованный рядом с триумфаторской статьей А.Севастьянова, этот доклад не занят осуждением русского национализма, но само, застенчивое видно, закавычивание слов "русский фактор" даст, пожалуй, какой-никакой повод для укрепления "водораздела... по национальной линии", немаловажного для "настоящих" русских националистов...
Практическая невключенность (или почти невключенность) русских в животрепещущую дискуссию на страницах "НГ" имеет свои объяснения. И, помимо прочего - а прежде всего пассивности, сонной лени, - причина невыдвижения русских контраргументов А.Севастьянову видится мне в рутинной опаске бить "по своим", в самолюбивом или жеманном нежелании - перед "армянином, греком... двумя евреями, грузином" - демонстрировать водораздел, существующий в самом национальном самосознании русских, которое, конечно, не сводится к националистической их самоидентификации.
Что же касается прямых оппонентов А.Севастьянова, то меня поразила даже не национальная диспропорция среди них, а дружное игнорирование (включая протоиерея Владислава Свешникова) столь яркого аспекта севастьяновского русского национализма, как принципиальная антинародность. Антинародная направленность этого национализма с якобы "человеческим лицом". "Слона-то я и не приметил!" - впору признаться бы всем этим "великодержавным антифашистам", либералам-глобалистам или поборникам "духовных идеалов", "Божественного задания" русского народа, проводникам "духовной, религиозной составляющей... мысли о России"... "Слонов" они готовы видеть в любой севастьяновской мыши, а Рамазан Абдулатипов, к примеру, яростно отрицающий феномен "русского пути", ибо не заметил в истории даже и "английского пути" (то есть действительной родины милой ему европейской демократии), устрашительно приравнивает русский национализм к нацизму - словно бы последним пахнут все терминологические слова, начинающиеся на "н". Между тем в официальной нацистской идеологии не заявлялось столь презрительного и враждебного отношения к своему народу, как в программных текстах русского националиста А.Севастьянова.
Но прежде замечу: напрасно иные противники нашего националиста иронизируют над лично-биографической исповедальностью его рассказа "Как и почему я стал националистом". Ведь в этом публичном опыте "самопознания" ("НГ-сценарии", ? 2, с.г.) проступают типические залоги сворачивания "образованных русских людей" на националистический путь. Социально обусловленные залоги.
Все известные мне русские националисты наших дней отмечены признаком неофитства, позднего принятия новой веры. И они охотно рассказывают о чуде своего преображения и прежде всего - более или менее внезапного "посвящения в русские" (отчего выглядят иностранцами по рождению). Эдак годкам к сорока осознали они себя "звеном в цепи русских поколений, ответственным перед предками и потомками за судьбу своего народа". Они признаются в затяжном своем национально-гражданском инфантилизме, словно внушая: если "даже они" (дворянского рода, дети профессоров, военачальников, партработников или, допустим, писатели, художники - прямая элита общества) так долго шли к "истинному вероучению", то не стоит и нам смущаться привычной своей закоснелостью (ненационалистическим стажем и опытом), а надобно просто увидеть ее, отряхнуть ее прах со своих ног и начать без страха карабкаться к тем высотам, где сияет националистический, спасительный для России свет. Да, весьма снисходительны эти пастыри из прозелитов и к былой своей темноте (виновата в которой только советская власть с ее интернационалистической идеологией), и к нам, все-то мешкающим в потемках, - хотя в то же время эти "пастыри добрые" полны гордости, намекая на избранность своей натуры, свою русскую породистость ("Я родился в семье потомственных русских интеллигентов..."), которая, странным образом, не мешала им чуть не две трети жизни пребывать в "традиции неразличения национальных начал"...
Духовная русская породистость того же А.Севастьянова, конечно, вызывает сомнения, сколько бы русских по крови "генералов" и "профессоров" ни насчитывал он в своем роду. "Ни о какой "национальной гордости великороссов" не могло быть и речи, - признается он о духовном мире своей высокообразованной семьи. - Соответственным было и мое воспитание". И пытается выдать эту картину жизни, где он не нащупывал ничего, "что русские мысли вселяет в умы" (Н.А.Некрасов), за повсеместную в СССР и всегдашнюю - в условиях "коммунистического тоталитаризма".
Как очевидец времени и выходец из того же социального слоя, каким гордится А.Севастьянов, не могу согласиться с подобным "роковым" обобщением. "Тотальный интернационализм" советской эпохи в его грубом национальном нигилизме мог проникать, а мог и не проникать в семейные ячейки и поры "нашего советского быта". И, пожалуй, зачастую дело было именно в индивидуальной "породе" (столь ценимой А.Севастьяновым), а точнее - во врожденной способности личности к "самостоянью" (Пушкин). Надеюсь, что именно это убеждение отчасти передано в опубликованных газетами "Завтра" и "НГ" главах моей книги "После Победы" - непосредственных воспоминаниях об апогее "эпохи тоталитаризма" и жизни в разнонациональной среде. Но в чем я могла бы и прямо поручиться - это в том, что люди, сумевшие без скидок на ту или иную эпоху впитать "национальную гордость великороссов", в русские националисты не пошли, к национализму наших дней не пришли. От великой, быть может, гордости историей своего Отечества!
"До недавнего времени, - задушевно признается экстремальный носитель "русскости", новообращенный А.Севастьянов, - русское искусство не интересовало меня совершенно". И это при том, что "не только литературо-, но искусствоведению" он "посвятил десятилетия". "Если прелесть(?!) и самобытность русской литературы для меня всегда были очевидны (рядом с ней я могу поставить только французскую), то в русском искусстве меня удручали и отталкивали очевидное несовершенство технического мастерства и явная вторичность, подражательность по отношению к западным и восточным образцам. Икона, как и прикладное искусство Древней Руси, казалась мне примитивной..."
Спасибо, конечно, что какие-никакие достоинства русской литературы "всегда были очевидны" для этого эстета, хотя он оценивает их ниже, чем помянутые им французы, ставящие русскую литературу XIX века выше своей - по значительности художественных свершений... Но вот отношение нашего "русского интеллигента" к русскому искусству, "удручавшему" и "отталкивавшему" его на протяжении десятилетий, если даже и не счесть нонсенсом, можно ли списать на счет советской пропаганды, "тотального интернационализма", жертвой которого "чуть было не стал" на веки веков наш "высокоинтеллектуальный", "русско-породистый" сноб? Ведь и древнерусская-то икона отрицалась агитпропом все-таки как предмет культа, а не по причине художественной примитивности и жалкой "подражательности... западным и восточным образцам"! Но и во всех случаях - где же у нашего автора было то, что, например, К.Леонтьев называл "мое русское сердце", способное самочинно откликаться на своё,кровно-родное, заветное?..
Не оспорить тяжелейшего крена советской национальной политики и псевдоинтернационалистической, сказать бы, пропаганды, которая служила моральному принижению (все более подозреваемой в "великодержавном шовинизме") русской нации. Один бульдозер в лице А.Н.Яковлева чего стоил - его граничившие с расизмом директивы вроде философского агитпроповского перла "Против антиисторизма"! По скольким творческим судьбам тяжко прошелся обух этого мастера национальных катастроф!.. Да и сама пресловутая хрущевская "оттепель" означала не столько размывание тоталитаризма, сколько решительную подсечку духовно-материальных основ жизни русской нации. В этих общих своих впечатлениях я, кстати, не расхожусь с авторами доклада "Русский фактор" в российской политике", которые, разумея в особенности "излет советской эпохи", прямо напоминают: "От русских требовалось раствориться в "новой исторической общности людей", став ее цементом, и пожертвовать собой ради существования и стабильности СССР". Правда, ради чего в действительности, - это очень даже можно оспорить. Ибо именно эти-то понуждения, адресованные русским, ужесточавшийся кнут для измученного русского духа и послужили гарантией краха государства. Что могли бы взять в толк и новейшие, "прагматически" денационализированные наши правители с их утопией "модернизационной парадигмы"...
"Нет ничего удивительного, - соглашаюсь с авторами доклада, - в том, что... русский народ оказался наиболее денационализированным из всех крупных этносов СССР" и в таком именно состоянии встретил горбачевскую перестройку. Однако в случае Севастьянова и подобных ему русских националистов рискну предположить, что денационализированность этих "потомственных русских интеллигентов", их семей, где "обсуждать национальный вопрос... было... по традиции(!) не принято и даже "неприлично", "неинтеллигентно" ', - коренится еще в досоветской эпохе, будучи старше "тотального интернационализма", пришедшего с коммунистической доктриной. Дед-генерал "при Николае Втором", чиновник или учитель вовсе не обязательно исповедовал "национальную гордость великоросса". Более того: в этом случае он скорее гляделся бы белой вороной в интеллигентской предреволюционной среде. Национальный дух - и тоже именно "по традиции" - куда глубже хранился в народных массах, отчего как раз их, а не интеллигенцию справедливей в духовном плане назвать (по-севастьяновски) жертвами большевистской и позднекоммунистической тотально-интернационалистской пропаганды. Потомственные же интеллигенты, не столь крепко державшиеся за свою "неприличную" русскость, зачастую страдали от национального гнета без всякой национально-сознательной, национально-идейной "вины".
Фиксируя затяжную - не по летам и не по профессиональным нормам - национально-этически-эстетическую дремучесть "идеолога русского национализма" (как рекомендует себя А.Севастьянов), отмечу типичность этих исходных духовных данных для русских националистических витий. Довольно вспомнить рядом с А.Севастьяновым старшего его однодумца Вл. Солоухина с его простодушными признаниями в знаменитых некогда "Черных досках" или в удручительной его "лебединой песни" - книге "Последняя ступень". Пусть он - иного, чем нынешний "идеолог", происхождения, но путь к аляповатому "русскому" мировоззрению едва ли не во всех случаях начинался с обратной своей крайности. Причем все "прозревшие" русские деятели культуры клянут за свои былые интернационалистские заблуждения исключительно "коммунистический режим". С обычной, "по традиции", личной, интеллигентской безответственностью...
О, они раскаиваются в прежних своих, им "навязанных", наднациональных взглядах или в этом въедливом и "ядовитом" коммунистическом интернационализме, марксизме, советскости, "совковости"! Только есть тут одна неувязка. "Изжитой" интернационализм этих "потомственных" и непотомственных русских деятелей культуры, поднявших наконец знамена национализма, был лишь параллельным марксистской, коммунистической идее или интернационализму, какой исповедовали широчайшие народные массы в советской стране.
"Еще недавно, каких-нибудь четыре года назад, - раскрывает душу скороспелыйй "идеолог русского национализма", "достаточно известный в России и за рубежом", - я был настроен куда более "всемирно", даже выдвигал лозунг: "Интеллигенция всех стран - соединяйся!" Этакий интеллигентский интернационал".
Суть такого, альтернативного, а точнее - враждебного пролетарскому, "интернационала" и интернационализма хорошо известна. До "всемирного" (вчера еще) А.Севастьянова ее изложил, например, академик Д.С. Лихачев в статье "Воспитать в себе гражданина мира", опубликованной в ? 5 журнала "Проблемы мира и социализма" за 1987 год. Отказавшись от своего же, "рутинно-советского" призыва "воспитывать духовную оседлость", академик был срочно объявлен и "символом интеллигентности", и "знаменем интеллигенции", и всеобщей "нашей Совестью", ибо смело озаботился "приоритетным" правом интеллигенции на саму жизнь. "Дело не в том, что отдельные нации множатся, а другие нет. Дело в том, что в мире перестают воспроизводиться люди с обостренным чувством ответственности", - дело в "малодетности интеллигенции" из-за страха перед "возможной ядерной войной", - писал Д.С. Лихачев, опасаясь депопуляции именно интеллигенции на фоне неких "безвредно" для человечества вымирающих наций... Между тем "базисная" для культуры интеллигентность, по мысли автора, да и вон то сословно якобы закрепленное "обостренное чувство ответственности" - "проблема не только воспитания и образования, но и генетическая". Монопольно-культуроносной и "базисной" для культуры интеллигенции приписывалась и монопольная совестливость. Обосновать эту монополию должна была, по мечте академика, своего рода "Бархатная книга" - "История человеческой совести" ("история совестливых людей и совестливых государственных деятелей"), которую, том за томом, предстояло написать совестливейшим авторам, признанно интеллигентным - "крупным общественным и философским умам разных стран" (но "ни в коем случае" не коллективу! - предостерегал ученый). Этими сугубо посвященными, доверенными лицами, арбитрами человечества должны быть указаны и "ошибки - отдельных государств, политиков..." И никто да не усомнится в сей последней инстанции Истины! А для осуществления "экологических" относительно интеллигенции проектов академик призывал к объединению "всех людей культуры", то есть тех же генетически "надежных" людей, в особый "Интернационал культуры" и к созданию "юридического кодекса... защиты" этой избранной публики.
Все это заявлялось в обстановке клинической народофобии, которой предавался весь здешний "интернационал культуры" в своих многочисленных и баснословно многотиражных тогда СМИ: народ дружно объявлялся шариковыми или (мусорными) "совками" - свежеизданная повесть М.Булгакова "Собачье сердце" очень помогла делу, а автора "меткого" прозвища "совки" разыскивали с восторженной страстью - точно автора "Слова о полку Игореве"... Собственно, здешний, мигом сплотившийся "интернационал культуры" заслуживал бы названия "...имени профессора Преображенского", имея в виду плотоядного героя булгаковской повести, "гения", представителя "лучшего социального слоя в стране", угрожаемого со стороны "двуногого чудовища", "пролетарского Голема" - шариковообразного русского народа...
Что ж до такого идеолога совестливого "Интернационала культуры", как академик Лихачев, то "великий старец" в свете сегодняшнего дня выглядит, конечно, романтиком. Вряд ли под заклинанием "воспитать в себе гражданина мира" разумел он практичное - получить двойное гражданство, а "юридический кодекс защиты" - ради приоритетного воспроизводства воспетой им популяции - планировал для тех персонажей, что зовутся "новыми русскими" с их специфической "культурой"... Однако в свете сегодняшнего дня ясно и то, что гуманитарной интродукцией к широчайшей преступной приватизации всенародного достояния послужила описанная "приватизация совести". Сословная, кастовая, интеллигентская приватизация, - пусть лукавого этого иноязычного слова не было тогда в нашем лексиконе.
Впрочем, и Д.С. Лихачев - не первоизобретатель "Интернационала культуры", ощеренного против "низших" классов и даже наций. Возражая в "Литературной газете" (? 12, 1988 г.) дивно "перестраивавшемуся" академику, я замечала, что объединительные идеи новых интернационалистов, "культурного меньшинства", узурпирующего и культуру и совесть, одиозно напоминают антипролетарские призывы Николая Скроботова, "юриста, товарища прокурора" из горьковских "Врагов": "...скоро, я уверен, на земле раздастся другой клич: "Культурные люди всех стран, соединяйтесь!" Пора кричать это, пора!"
Ирония судьбы и истории, на мой взгляд, состояла в том, что в роли Грядущего Хама, подрубающего самые корни, погребающего самые родники культуры, выступила... интеллигенция. "Генетически совестливые" властолюбцы рвались на гребень Смуты... А называлась та давняя моя статья, вызвавшая бешеный гнев разнонациональной интеллигенции, "Куда ведет "Ариаднина нить"?", так как первым поводом для нее была "огоньковская" антология "Русская Муза ХХ века", принижавшая русских по происхождению, "крестьянских" поэтов, но выдававшая себя за путеводную "Ариаднину нить" в лабиринте отечественной словесности.
Немало угадано было в этой статье наперед - куда (и зачем) вьется евтушенковско-лихачевско-преображенская интеллигентская веревочка, накидывавшая петлю на горло "недостойного" своих "светочей" народа. ("Когда придет в Россию тот народ, который бы не обманул Россию?" - по сей день жаждет на страницах "НГ" Евг. Евтушенко, все-то мечась "Между Лубянкой и Политехническим" - как озаглавил он свои рифмы 7 мая с.г.) Однако не было мною предвидено, что из той же питательной глины - разбитого "пролетарского Голема" (речение перестроечных дней) - взойдет и русский национализм. Именно - севастьяновского закваса. Национализм как зеленый побег культа интернациональной, космополитической интеллигенции. Национализм, идущий из безнациональности в безнациональность.
"Мне гораздо ближе казахский, английский или еврейский интеллигент, с которым я говорю на одном языке, чем русский бюрократ или русский рабочий, с которыми я говорю на разных языках", - писал в том же 1988 году "гражданин мира" А.Севастьянов. Однако упорно называл себя "русским интеллигентом", "именно русским интеллигентом", не замечая, что в таком понимании дела, при всецелой удовлетворенности неким наднациональным сословно-кастовым, "интеллигентским" языком, словечко "интеллигент" напрасно обременено прилагательным "русский" (как, впрочем, и "казахский", "еврейский").
А.Севастьянов настаивает сегодня на своей эволюции, даже - революции в своем сознании, которая счастливо привела его от "интернационализма" (советского, коммунистического - как передергивает или искренне путается он) к "русскому национализму".
Можно бы, впрочем, порассуждать об истории пролетарского некогда интернационализма в нашей стране. О его перерождении в тайной идеологии "верхов" в некое, вроде масонского, братство с надпартийным характером его - чему "Интернационал культуры" явился только отражением, на ином, интеллигентском, уровне, угрожая, впрочем, отлиться в ту грамматократию, что намерена проставлять оценки "отдельным государствам, политикам"... Можно заметить попутно, что и горьковский "юрист, товарищ прокурора" кричит о своем интернационале, может быть, с голоса хорошо знакомого Горькому Герберта Уэллса и других "неформальных", надпартийных "мастеров культуры" или вообще мастеров превращенья Истории в Игру, которой вовсе не движут отставные теперь уж "народные массы"... Но, нащупывая духовные истоки взбодрившегося нынче "русского национализма", я хочу прежде всего сказать, что революция внутри своего ума и души "идеологу" А.Севастьянову только снится. Ибо на деле никуда он не ушел, не пришел.
Изложив программу своего служения идеалам русского национализма, он чистосердечно заключает:
"Проблема идентификации важна для всех. Каждому нужно уметь определить свое место в обществе. С позиции только "общечеловеческих ценностей" это сделать невозможно. Поделюсь своим рецептом. Он прост.
В конфликте (гипотетическом) между землянами и инопланетянами я однозначно займу сторону землян, какой бы расы они ни были. Потому что я - землянин.
В конфликте рас я займу сторону белой расы, невзирая на то, какими нациями она представлена. Потому что я - белый.
В конфликте наций я встану на сторону русских, какой бы социальный слой ни предстал в их лице. Потому что я - русский.
Однако я буду с русской интеллигенцией и верхними классами(!) против русских рабочих и крестьян, случись у нас опять социальная война. Потому что я - потомственный дворянин и интеллигент.
Вот и все".
И впрямь несложно многоступенчатое это рассуждение, берущее абсолютной точкой отсчета личный авторский интерес! "Выше себя не прыгнешь", - мог бы еще приписать Севастьянов к каждому абзацу своего "рецепта". Тут, конечно, не идеология, а честней - биология самоидентифицированного субъекта. Но из всех одежек, снимаемых с луковицы, то есть "потомственной" авторской души, минимально гипотетичной и потому наиболее интересной кажется последняя: "...буду с русской интеллигенцией и верхними классами против русских рабочих и крестьян..."
Чем, хотелось бы знать, этот "русский национализм" отличается от соответственной "самоидентификации", скажем, К.Борового или мадам Хакамады? Только тем, что у тех были бы несколько иные "потому что". Например: потому что я - еврей-бизнесмен или полуяпонка-полу...интеллигентка...
И не слышен ли тут дрожащий тенорок из того же "Интернационала культуры"? Тем более что обращается-то "русский националист" со своим рецептом именно к интеллигенции, русской, как он говорит, "полностью дезориентированной за годы советской власти как в социальном, так и в национальном отношении"... И, кстати, локальный такой адрес мог бы сам по себе успокоить оппонентов А.Севастьянова, гадающих на кофейной гуще, станет ли севастьяновский "русский национализм" массовым явлением.
Под социальной дезориентированностью "единственной" в этом плане - "именно русской интеллигенции" автор, видимо, разумеет "атавистические" ее представления о социальной справедливости, понимаемой как ПРАВДА (а не как буржуазно-юридический "общественный договор"). И покуда еще неуверенность части этой интеллигенции в генетически обеспечиваемой совести.
С ходу, наверное, нелегко признать, что тот "Интернационал культуры" или "интеллигентский интернационал", откуда родом наш русский националист, способен вместить в себя антиподов, политических противников, тех же оппонентов А.Севастьянова, как и его самого в любой партийной его ипостаси. Но едва я закончила предыдущую главку, почта, 6-го июля, принесла свежий номер "НГ", где с разгромом русских националистов выступил завотделом публицистики этой газеты Сергей Королев. Поначалу подумалось, что его статья ("доктора философских наук") упразднит мои заметки. Особенно, когда открылось, что цитирует он тот же севастьяновский рецепт благородной самоидентификации. Но вот вывод, вывод, который он сделал из столь богатой цитаты, ошеломил меня. Непосредственно после выписки: "... буду с... верхними классами против русских рабочих и крестьян..." - С.Королев изумляется (с приятностью для себя): "Казалось бы (кажется ему! - Т.Г.), невозможно предположить, чтобы простой, добрый, чуть наивный русский народ устоял перед такими же простыми и прямыми, как луч света... риторическими фигурами. Ан нет, пока он, народ, держится". "Очень странно, - еще раз изумляется автор, - потому что риторика русского националиста, казалось бы, должна быть близка и понятна традиционалистской России". Ёрничает, что ли, С.Королев? Или впрямь не заметил, против кого пойдет откровенный "национал-идеолог", "случись у нас социальная война"? Или считает "исконного: русского мужика, человека из глубинки" попросту круглым дураком, готовым приветствовать возможного своего палача и карателя?.. Ведь на это не рассчитывает и сам Севастьянов - как ни реструктурированы или переструктурированы сегодня "русские рабочие и крестьяне" (в диапазоне от уличных попрошаек и бомжей до рисковых "челноков" и т.д.)!
Что же касается статьи Королева в целом, то она едва ли не обессмысливает затеянную "НГ" дискуссию, заводя ее в привычный, увы, тупик, где господствуют страсти. Доктор философских наук быстро расстается с философским аспектом проблемы. Его не волнуют ни социальные истоки обсуждаемого явления, ни его политические провоцирующие причины - вроде нонсенса самoй действующей (ельцинской) Конституции РФ, в упор не видящей русской нации в "россиянском" безликом море (что отмечал справедливо не один А.Севастьянов, а очень многие авторы, коллективы, конгрессы, научные конференции, депутатские думские группы).
Невнимание к глубинной сути вещей философ "компенсирует" многократными личными выпадами против обсуждаемого автора, с развязностью углубляясь в "психологический портрет русского националиста" (методология, к сожалению, характерная и для "патриотической" публицистики: знак умственного бессилия). Но печальней всего - инсинуации, напоминающие неуемную этно-"прозорливость" былого, Коротичева, "Огонька", который пугал нервных людей "еврейскими погромами" не поздней "мая 1990 года", пожиная обильную почту истерических читателей, и, что до неугодных лиц - журналистов, писателей, деятелей культуры, - заменял французскую мудрость "Ищите женщину" тотальным наветом: "Ищите антисемитизм".
Такой инсинуацией воспринимается "догадливость" С.Королева в связи с замечанием "русского идеолога", что выступили-то против него нерусские. "...Конечно, ключевое слово в перечне национальностей, - уверяет С.Королев, разумея оппонентов Севастьянова, - отнюдь не(!) "дагестанец". Вряд ли я раскрою глаза читателям "НГ", если скажу, что русский националист как политический тип озабочен прежде всего своими взаимоотношениями с евреями и еврейством..."
Скучно, г-н Королев! - ответит подобный мне читатель "НГ", не желающий насильственно "открывать глаза" на то, чего нет в тексте пусть и неприятного мне автора. Скучно - ибо такие "психоанализы" давно уж набили оскомину, а число русских националистов от них не уменьшается!
Устарелым приемом выглядит и "убийственное" обвинение в "поисках и разоблачении "евреев-полукровок" в высших эшелонах российской власти" - "времяпровождении для русского националиста чрезвычайно типичном". "Поисками" такого рода (днем с огнем, что ли?) вряд ли ведь кто занят: все открыто, и двойное гражданство-то (спасибо "правам человека") не скрывается. Ну а что отношение к непропорциональному национальному представительству в этих решающих судьбы страны "эшелонах" может быть невосторженным (или чуть удивленным), так это естественно и для России, и для, предположим, Израиля, - для любой страны с ярко выраженным национальным большинством. И невосторженность эта (или недоуменность) вовсе не означает непременной склонности к русскому национализму. Не исключу, что она сопровождается у кого-то даже тревожным сомнением в том, что "может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов" (государственных) русская нация рождать. Сомнением, нуждающимся, конечно, в практической проверке.
Отважусь сказать и больше. Поскольку С.Королев заступается перед А.Севастьяновым за Л.Толстого, то похоже, что он не приметил очевидной, по его логике (и с точки зрения "Интернационала культуры"), "ксенофобии" последнего. Вспомним рассуждение в "Войне и мире" об отставке Барклая де Толли, "честного и очень аккуратного немца", и назначении Кутузова. "Как бы тебе сказать... - ищет понятного объяснения князь Андрей в разговоре с Пьером. - Ну, у отца твоего немец-лакей, и он прекрасный лакей, и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр; но как только она в опасности, нужен свой, родной человек".
Безобразие, конечно! (И не поправляет-то Лев Николаевич князя Андрея, напротив - укрепляет ходом повествования его точку зрения!) Пресволочнейшая, можно сказать, штуковина - предрассудочная эта национальная психология, с которой, хоть бы и зубами скрипя, считается всякое подлинное государство - будь там Александр I, будь там Сталин, предоставивший Жукову, а не поляку Рокоссовскому осуществить Берлинскую операцию. "Своему, родному человеку" для большинства Армии и измученной войной страны... Так что об истине, выраженной Л.Толстым, можно продолжить словами того же Маяковского - о поэзии: "Существует - и ни в зуб ногой!"
Разумеется, история знает и обратные названным прецеденты. Но исходное и даже плакатное игнорирование национальной психологии и национального достоинства большинства населения страны доводило ль когда до добра?
Вместо того, чтобы забить тревогу: отчего сами русские туго, сонно отзываются на гласное обсуждение "русского вопроса" - и х, в первую очередь, вопроса! - С.Королев озабочен слышимостью вовсе не их голосов. Он усматривает "типичную интеллектуальную дискриминацию, когда право высказываться по тем или иным вопросам бытия страны впрямую связывается с тем, что при советской власти называли пятым пунктом". Ну, не "по тем или иным", а по конкретно-национальному вопросу развернута дискуссия... Именно - по русскому! И никто же, вопреки создаваемой С.Королевым видимости, не предполагает запрета на нерусские точки зрения. Но считать их приоритетными, даже и монополизирующими истину по проблемам русского самосознания, - не слишком ли?!..
Бесполезно, должно быть, объяснять борцу с "интеллектуальной дискриминацией", что интеллект-то не абстрактен даже и в сфере "чистой науки" - физики, биологии и т.д. (национальная природа его сказывается порой в самой постановке, выборе задач). Что вне русского ума не решить плодотворно проблем русского бытия и путей России. Не решить их вдобавок и без того "русского сердца", на какое ссылался в себе К.Леонтьев и биенье которого спорно, на мой слух, у А.Севастьянова.
Принципиальная непродуктивность выпадов С.Королева против русских "политических маргиналов" глубоко типична, обнимая широкий кликушеский круг: от покойного А.Синявского с его терроризировавшими Запад и Восток воплями о "пугающей опасности русского национализма" - до неувядаемой В.Новодворской... Базируясь на безоговорочной юдофилии, эта непродуктивность выражает себя стремлением всецело потопить вопрос русского национализма в "еврейском вопросе", свести его к антисемитизму, обсуждая, по сути, отъединенные интересы еврейского народа в свете проклюнувшегося "русского национализма". Не - гадательный все же - "подтекст", а прямой текст паникующего Королева позволяет возвратить ему самому соображенье о "ключевом слове" и первостепенной "озабоченности". Автор так увлекается любимым аспектом, что обременяет статью подробной классификацией антисемитизма по родам и видам, строго брезгуя при этом касаться "банальной", как говорит он, проблемы русофобии, которая "вряд ли(!) заслуживает серьезного разговора". Отчего же он избирателен во внимании к "фобиям"? Ведь пристрастность - не лучшее украшение для философа.
Впрочем, С.Ковалев пугает русским национализмом и русских: станут, мол, их выбраковывать "г.г. русские националисты" по степени чистоты крови. Сомневаюсь, что эта угроза будет толком осознана нацией, столь, как русские, непривычной к фетишизации крови, к серьезности этого параметра. Тут беспечность, ирония возьмет верх над страхом. Тем более что все предсказываемые С.Королевым ужасы смахивают все-таки на научно-фантастический роман. Ведь никакой исторической практики био-расизма русский национализм не имеет, и Королеву приходится эту "будущую практику" калькировать с германского нацизма - как известно, разгромленного главным образом русскими. А почему бы не привлечь кальку с чеченских, допустим, или еще чьих-нибудь зверств, чтобы хоть освежить тип ужасных страшилок? - озадачу я Королева. Мог бы, пожалуй, послушать рассказы арабов, палестинцев о перенесенных ими проявленьях расизма... А то уж больно схематизирует он умозрительный русский практический экстремизм, совершенно не веря, видимо, в национальный почерк и добра, и зла.
Главное же, пожалуй, в том, что помимо тестов на "чистокровность", до или вне реализации их есть отчего русским массам чураться "русского национализма" - пусть С.Королев, как уже отмечалось, "Слона-то... не приметил" или счел его мухой. Не прочел, что и "чистокровность" не спасла бы в критический час "русских рабочих и крестьян" от карающей длани "интеллигенции и верхних классов"... Не потому ли, касаясь программы, изложенной А.Севастьяновым, он ручается: "Единственное, что можно утверждать с уверенностью, так это то, что эта программа не русофобская"?
Я сомневаюсь в этом. Считая к тому же, в отличие от Королева, что любой вид русофобии заслуживает "серьезного разговора". Тем паче - в условиях сверхсмертности (о чем пишет "НГ" в том же номере, где верхоглядствует С.Королев), до которой доведена Россия - ее коренной народ прежде всего.
Русофобия русского человека - кому-то покажется крайним допущением. Но я говорю сейчас не о болезненном явлении, известном под именем "смердяковщины", а о бессознательных объективных результатах, к каким ведут воспаленные политические чувства. И в том, в чем А.Севастьянов усматривает "квалификационный тест на элитарность", на "аристократичность" (сообщаемую национализмом), я угадываю симптомы практической русофобии. Пылко проповедуемый Севастьяновым классовый эгоизм, направленный против большинства русской нации, достоин занять свое место среди видов или типов русофобии, пусть и работает он под вывеской "солидарности национальной", то бишь русского национализма.
Лукавство терминов - вещь известная. Отражающая, впрочем, порой диалектику самих явлений. Севастьяновская игра треминами не сразу позволяет разглядеть, что "аристократичность" националистов ("...национализм в принципе аристократичен") сопрягается не с духовною избранностью этих самоупивающихся лиц, а с той социальной базой, которую Пушкин называл "аристокрацией богатств". Так что Севастьянов куда ближе к существу дела, когда признается, что в своем русско-националистическом становлении "естественным образом перешел... к идеалам демократии. (Национал-демократии, разумеется.)". Социально-экономическим укладом, соответствующим демократии (политической системе), как известно, является капитализм. "Национал-демократия" подразумевает национальный капитализм или усердно отстаиваемый Севастьяновым русский капитализм, хоть последний - понятие самовзрывающееся, то есть вполне утопическое, как говорится, по определению.
Но термины, "красивые" термины путают людей. Советской выучки человек никак не возьмет в толк, что политически демократия - это власть меньшинства, хотя буквально переводится как "власть народа". "Хищная власть меньшинства" - обозначила я в свое время этот тип правления, описывая тотальную политическую систему, утвержденную Парижской хартией для новой Европы (1990 год), очертившей свои границы "от Аляски до Аляски" или "от Камчатки до Камчатки" - поглощая, стало быть, нашу капитулировавшую страну... Если и античное, древнегреческое понятие "народ" как субъект демократии обнимало собою отнюдь не все население полиса (города-государства), то сегодня понятие это добросовестно иллюстрируется телепередачами Е.Киселева "Глас народа". Глас, аккуратно сводимый к голосу видных политиков, бизнесменов, юристов, коммерческих журналистов. И заблуждаются те, кто, видя "элитный" этот контингент, полагает, что телеведущий ёрничает, поместив на заставке слово "народ". Нет, он как раз политически грамотен, Е.Киселев, чисто демократически исчерпывая народ клиентурой "МОСТ-банка" или звездами "МОСТ-медиа" с их рыданиями ("всенародными"!) по Гусинскому и т.п.
Точно такова же и "национал-демократия" - что подтверждают все русские националистические лидеры: от, допустим, Ивана Солоневича с его "диктатурой интеллигенции", "самодержавием интеллигенции" и императивом: "Мозолистые руки"... не имеют никакого права на руководство", - исключающим рабочее представительство во власти в интеллигентско-плутократической демократии, - до сегодняшнего защитника "верхних классов"... Только в "национал-демократии" подымается на щит меньшинство в рамках конкретного этноса (а не в рамках нации политической, вбирающей в себя все разнонациональное население страны). Причем властное меньшинство этническое, всегда оставаясь числено меньшинством, неизбежно, как показывает историческая практика, - при мощном локомотиве "прав человека", - вскоре и перешагивает через свой исходный этнический признак. Так что приверженцам какой-нибудь "Русской республики", истосковавшимся по русскому генотипу на фасадах страны, вовсе не гарантирована этнически выверенная в своих лицах власть, которой они желают.
Речь идет о "незримых" парадоксах национализма. Он прошит ими - неулавливаемыми за кимвальным звоном "национальной идеи", на деле-то опускающей нацию до племени, в котором, видимо, проще учреждать "жреческие" касты. (Штрихи их "внутреннего кодекса" ясно прочитываются в заповедях А.Севастьянова, согласно каким народ - это "особый вид природных ресурсов, то есть не состоит из homo sapiens'ов; "Народ - образец не-подражания для интеллигенции", он только "архимедов рычаг", то есть инструмент, для национал-демократической власти...) Можно, пожалуй, сказать и так: национализм соткан из обманов. И невольных и вольных - со стороны его знаменосцев.
"Национал-демократ" А.Севастьянов, как и всякий русский националист, при всех его самообольщениях, в сущности и в конечном итоге идентифицирует себя именно "с позиции общечеловеческих ценностей". Если сдуть пену полемических страстей или вычеркнуть фактор политической конкуренции, обнажится его духовное родство с любым либералом, хоть бы и глобалистом вроде Л.Ионина, приглашающим Россию к "спасительному" самоубийству в лоне "мировой демократии" (см. его статью "Прагматизм глобальной идеи", призванную в "НГ-сценариях" ? 2 контрастировать с политической исповедью А.Севастьянова). Глубинное, на уровне базовых принципов, сходство антиподов не померкнет, если привлечь для анализа и такие программы 90-х годов, как программа "Национально-республиканской партии" Н.Лысенко или "Катехизис националиста" Н.Павлова, да любой русско-националистический документ. Космополитический, "Интернационала культуры", оборотень, "тонко" благоухающий народофобией, кажет уши в каждом из них, сколько бы раз ни выкрикивал он имя своей "титульной" нации. Старые русские националисты с их более строгим мышлением смело обнажают "врожденные" парадоксы национализма. "К общечеловеческим(!) целям русская интеллигенция шла, идет и будет идти своим неповторимым национальным путем даже и тогда, когда этот путь называется космополитическим или интернациональным", - признавался в "Политических тезисах" штаб-капитанского "русского" движения И.Солоневич. Не смущаясь, что все "неповторимые" дороги "ведут в Рим".
"Общечеловеческие ценности" и в либерализме, и в национализме выдвигаются как альтернатива ценностям классовым. Только либералы видят в последних, "узких", прокрустово ложе для человечества в целом, а националисты - для нации. "Классовый эгоизм - серьезнейшая национальная опасность", - утверждает А.Севастьянов. Но, не способный уйти от собственной социальной привязанности, ведет речь всего лишь о замене одного эгоизма другим: эгоизма (вполне ли удачное слово?) социального большинства - эгоизмом социального меньшинства, подымающего себя над миром. Проповедуемый Севастьяновым в теории отказ от "социальной, классовой платформы" ради сохранения единства нации на деле действителен для "национально идентифицированного" лишь постольку, поскольку служит интересам "верхних классов", господству "интеллигенции и верхних классов": душная буржуазность, безусловное классовое самомнение и эгоизм реваншистского меньшинства заведомо перешибают "не делимый" по классовой принадлежности "русский дух". Русские "рабочие и крестьяне", чуть шелохнись они (против, скажем, преступной приватизации, где задействованы и русские нувориши), националистами будут объявлены врагами русской нации, раскольниками единства ее (и философски осмыслены именно как Шариковы - при все той же, классической, личной безответственности всех профессоров Преображенских). И стоит ли сомневаться, что подобные Севастьянову "русские идеологи" споро, "тактически" объединятся в братском объятии - "против русских рабочих и крестьян" - не с одними еврейскими, кавказскими, зарубежными хоть бы, олигархами, но с самим дьяволом, называя это борьбой за спасение русской самобытности? (История "белого движения" с широкими русско-националистическими тенденциями в нем поучительно выявляет эту закономерность.)
Возникнув в идеологическом букете "третьего сословия", национализм - вовсе не русское по происхождению явление - постоянно выказывает неустранимую свою "социальную, классовую платформу', и разве что экзотичность логики современных русских националистов позволяет им в рамках одной и той же статьи или программы заявлять: "Принцип классовой... солидарности... рухнул, изжил себя исторически, практически и идейно" - и тут же признаваться: "Однако я буду с... верхними классами против русских рабочих и крестьян..." Но именно эта дырявая логика прекрасно иллюстрирует собою "извечные истины этнополитики", под каким бы прикрытием - "от религиозного до культурно-языкового" - спекулятивная эта этнополитика ни выступала.
Исторический час "русского национализма" пробил вторично при повторном повороте России на капиталистические рельсы. Первым фактором и залогом жизни его стала "суверенизация" России от союзных республик бывшего СССР. Так что попытки игнорировать историческую мотивированность "неприятного явления" выглядят лицемерно или наивно.
Сегодня к русским националистам причисляют себя едва ли не все русские по происхождению деятели культуры, пусть и не организованные в партию, пусть и не отдающие себе ясного отчета в истинной сути привлекшего их вероучения (фигуры отдельных вдохновенных политических путаников или романтиков вроде Ивана Ильина "реабилитируют", в их глазах, эту суть). Моральную легализацию "русского национализма" в широких русских "образованных кругах" можно отсчитывать от выступления В.Распутина ("Наш современник", ? 3, 1993) - присяжного, увы, со времен перестройки озвучивателя разрушительных "русских" идей.
"...Если невозможен национализм, не существует и нации"; "...Может быть... мы... боясь национализма, быстрей сдадим в мондиалистский плавильный котел и самую нацию?" - широковещательно озадачил писатель русскую общественность. Разумеется, политически весьма жесткие вещи сопровождались в устах "Русской Совести" (как зачем-то именуют Распутина) лирическим флером и безнадежным смешением вычитанных из трудов "русского зарубежья" понятий. Нельзя умолчать и о большом влиянии на патриархальные, потрясенные в Перестройку, умы политического национализма А.Солженицына (кумира В.Распутина), хотя националист из Вермонта с редкою откровенностью или последовательностью своего мировоззрения, националистически грамотно чурался "русской идеи" ("Я не люблю и никогда в жизни не употреблял таких понятий, как "Русская идея"..."), а в национализме своем занял столь крайнюю позицию, что загодя, до распада СССР, пропагандировал расчленение русской нации путем отделения большинства союзных республик со всем их общерусского корня населением. Двадцатисемимиллионный тираж инструкции "Как нам обустроить Россию" дал плоды: "престижная", вслед "властителю дум", самоидентификация русского "образованного слоя" началась, распространяясь в эмоциональные слои полуобразованные... "Бело-красное" патриотическое движение (НПСР) пыталось скрепить себя именно "русским национализмом", разноречиво понимаемым, но зато - "своим", "русским". И очень скоро выяснился полный запрет на критику "русского национализма" в патриотической прессе, запрет, во многом объясняемый, впрочем, истерией на тему "русского национализма" (якобы "коричневого"), которой регулярно предавались псевдоинтернационалисты - вполне лояльные ко всем нерусским национализмам. Драгоценным подарком для мастеров профессиональной истерии явилась одиозная, ряженая фигура А.Баркашова, о котором, однако, впору бы им сказать: если бы Баркашова не было, то его стоило бы выдумать!
Между тем именно быстро разгадываемая ряженость, грубое актерство отдельных, политически-то бездеятельных "экстремистов" (говоря это, выношу за скобки роковой дебют баркашовцев в Доме Советов в октябре 1993 года), а также растущая респектабельность, часто - и церковная благословленность главных озвучивателей русско-националистической "парадигмы" (как В.Распутин, Н.Михалков, В.Клыков, И.Шафаревич, Л.Бородин и др., в той или иной мере замкнутых, через А.Солженицына, на "мировую демократию") позволяет приметить "пунктирные" линии связей между, на первый взгляд, несвязуемыми вещами и лицами.
В аналитическом докладе миграняновской группы "Русский фактор"..." фиксируется "крайняя внутренняя противоречивость... глобализации, с одной стороны, объективно ведущей к размыванию этничности, с другой - провоцирующей всплеск национализма..."
Эта противоречивость присуща, конечно, и процессу либерализации в России с ее заявленной на сегодня "модернизационной стратегией". Противоречивость взаимоотношений господствующей либерал-демократии и любого национализма: от русского до чеченского, татарского и т.д. Истинные, за интернациональной (и обратной ей) риторикой, отношения между этой демократией, в том числе разнонациональными олигархами, и русскими (как и другими) националистами можно бы выразить строкою поэта: "Я клавишей стаю кормлю с руки". И привычные вопли какого-нибудь Борового (и иже с ним) против "русского национализма", "русского фашизма" могут быть поняты разве что как боязнь, чтобы "клавиши" эти (баркашовы ли, севастьяновы ли и т.п.) не вздумали выйти из подчинения, из некоего любовно-враждебного "консенсуса".
Подлинный выход из подчинения - это вовсе не выращиваемый в колбе "русский фашизм", не взаимободрящие словесные всплески сакраментального антисемитизма, а выдвижение ВНЕМОДЕРНИЗАЦИОННОГО ИМПЕРСКОГО ПРОЕКТА. Реального, впрочем, лишь при возникновении новой имперской (а по-русски - со-юзной) идеи, которая, обеспечивая конкретное союзное государство, носила бы в то же время глобальный характер (как идея православного "Третьего Рима" в его функции Удерживающего или идея коммунистическая, диапазон распространения которой еще шире, если не закупоривать ее в догматическом марксизме). Мировое влияние новой внемодернизационной идеи, имеющей своей базой конкретное союзное государство, обеспечивается не хищническим экспансионизмом, а духовным качеством ее, соответствующим интересам большой части человечества и гарантирующим устойчивость новой идеи в процессе противостояния универсалистской либеральной идее, которая господствует нынче, хотя является низшей по сравнению со всеми бывшими в человечестве универсалистскими идеями. Низшей и принципиально тупиковой, ибо как цель и как ценность рассматривает она именно конец истории. Этим, в своем роде, грешила и марксистски-коммунистическая идея, выдвигая конечную точку развития, куда должна была мчаться загнанная "кляча истории" (В.Маяковский). Собственно, отношение к Истории есть проверка на качество любой глобалистской идеи, какой может являться, мы видим, и демократически понижающая человечество ("гуманным" путем "прав человека") и ведущая его к смерти идея.
Интернационалисты, отрицающие насущность самобытно-национального пути для России ли, Англии ли, "работают" именно на конец истории, обусловленный энтропийным эгалитаризмом. Националисты в итоге своей этнополитики служат тому же, сворачивая историю (и географию) нации до "компактного" свитка, удобного для размещения в стандартных ячейках "глобального сообщества". Но ни тем, ни другим равно не нашлось бы места во внемодернизационном проекте или в имперском (союзном) строительстве с его гибкими, творчески понятыми национальными приоритетами - при незыблемом в целом-то, безусловно высоком, статусе государствообразующей нации...
