От редактора: Вы не задумывались, как бы писатели начала прошлого века написали свои произведения сейчас?
А как бы написал "Ариэль" Александр Беляев сейчас, для публикации в интеренете?
Редакция журнала "Русский Размах" начинает публикацию повести Александра Беляева в литературном пересказе Станислава Дворко.


Глава 1
Ариэль сидел на полу возле низкого окна своей комнаты, напоминающей монашескую келью. Стол, табурет, постель и циновка в углу составляли всю мебель. Окно выходило во внутренний двор, строгий и тихий. Ни кустика, ни травинки - песок и гравий, - словно уголок пустыни, огороженный четырьмя стенами белоснежного здания с крошечными окнами. Над плоскими крышами поднимались верхушки пальм густого парка, окружавшего школу. Высокая ограда отделяла парк и здания от внешнего мира. Глубокая тишина нарушалась только скрипом гравия под неторопливыми шагами учителей и воспитателей. На Ариэле была туника - рубашка с короткими рукавами из грубой ткани. На ногах не было даже сандалий. Это был рослый светловолосый юноша лет восемнадцати. Но по выражению лица ему можно было дать иногда и меньше: светло-серые глаза смотрели с детским простодушием, хотя на высоком лбу уже намечались легкие морщинки, как у человека, который немало пережил и передумал. Цвет его глаз и волос указывал на европейское происхождение. Лицо Ариэля с правильными англосаксонскими чертами было неподвижно, как маска. Он безучастно смотрел в окно, как смотрит человек, погруженный в глубокое размышление. Так оно и было: наставник Чарака-бабу учил Ариэля по вечерам подводить итоги дня - вспоминать все события, происшедшие от восхода до захода солнца, проверять свое отношение к ним, проверять свои мысли, желания, поступки. Перед отходом ко сну Ариэль должен был давать отчет - исповедоваться перед Чаракой. Это была практическая медитация. Заходящее солнце освещало кроны пальм и облака, быстро летящие по небу. Дождь только что прекратился, и со двора в келью проникал теплый, влажный воздух. Что же случилось за день? Проснулся Ариэль, как всегда, на рассвете. Омовение, молитва, медитация, завтрак в общей столовой. На толстом деревянном подносе подавали лучи - лепешки из муки, жареные земляные орехи и воду в глиняных сосудах. Воспитатель Сатья, как всегда, переводя внимательный взгляд с одного воспитанника на другого, говорил им, что пища - это тоже путь к мудрости. Он требовал найти способность ощутить необходимость в еде, свою собственную, независимую от желаний и взглядов соседей. Школа была бедна. Порой детям хотелось бананов, вкусных рисовых лепешек с сахаром и густого молока. Особенно тяжело было юным новичкам. Найти себя, свое естество - огромное испытание. Порой их радовали сладостями, но те, кто оканчивал школу, такие как Ариэль даже не притрагивались к дарам судьбы. Излишества были чужды им. Сегодня один мальчик-новичок, еще не подготовленный к испытанию своей воли и сознания, спросил:
- Где же бананы? Где рисовые лепешки?
Сатья подошел к новичку, приподнял за подбородок его голову и повелительно сказал, строго посмотрев в глаза:
- Заслужи! - И повторил это наставление для всех. После чего и этот мальчик стал с аппетитом есть жесткие орехи, принимая их как должную награду. Он хотел стать таким же, как окружавшие его братья.
- А ты почему надела шарф? - спросил другой наставник, худой индус с черной бородой и бритой головой, обращаясь к девочке лет девяти.
- Холодно, - ответила она, зябко пожимая плечиками. Ее лихорадило.
- Сними шарф! В мире нет болезни! Поделись своим теплом с другими!
- Уф, какая жара! - воскликнула девочка, снимая шарф, и провела по лбу рукой, вытирая выступивший пот. Такова была сила воли. Эти дети могли многое, но еще большему требовалось научиться. В чем была помощь воспитателей? Они верили во внутренние силы человека! Сатья нараспев начал читать поучение: "Воспитанники должны быть нечувствительны к холоду, жаре, боли. Дух должен торжествовать над телом, над деянием, над судьбой!". Дети сидели тихо, без движения. Вдруг тот самый мальчик, который в начале завтрака спросил: "Где же игрушки?" - вырвал у соседа кусок лучи и, громко засмеявшись, засунул его в рот. Сатья одним взглядом приструнил шалуна. Мальчик затих и расслабился в медитации. Смех и слезы часто звучали в этой школе, но это были только новички. Ариэлю стало жалко новичка. Чтобы не выдать своих чувств, он опустил голову. Да, ему было очень жалко этого восьмилетнего малыша. Но Ариэль знал, что, сочувствуя товарищу, он совершает большой проступок, в котором должен покаяться своему воспитателю Чараке. Но смех и радость были так приятны. Мудрость сурова! "Покаяться ли?" - мелькнула мысль, но Ариэль подавил ее. Он привык к осторожности, скрытности даже в своих мыслях. Что-то в нем порой протестовало этому странному образу жизни. По приказу Сатьи слуга увел мальчика. Завтрак был закончен в полном молчании. В этот день после завтрака должны были уехать несколько юношей и девушек, окончивших школу. Ариэль чувствовал скрытую симпатию к уезжавшему темнокожему, большеглазому юноше и стройной девушке и имел основание предполагать, что и они также дружески относились к нему. Несколько лет совместного пребывания в Дандарате связывали их. Но свои чувства они прикрывали маской строгости и сосредоточенного внимания. В редкие минуты, когда глаза учителей и воспитателей не следили за ними, тайные друзья обменивались одним красноречивым взглядом, иногда рукопожатием - и только. Все трое хранили свою тайную дружбу - единственное сокровище, которое согревало их юные сердца, как маленький цветок, чудом сохранившийся в мертвой пустыне. О, если бы воспитатели проникли в их тайну! Но мудрые старики конечно же знали о секретах детей. Но это было их тайной. Только трудности могли породить в детях настоящую любовь. За внешней строгостью Дандарат рождал любовь, милосердие и мудрость. Это сложно понять логичному европейцу. Не глядя друг на друга, уезжающие попрощались:
- Прощай, Ариэль!
- Прощай, прощай! - И разошлись, даже не пожав рук.
Опустив голову, Ариэль направился в школу, стараясь не думать о друзьях, подавляя чувство печали, - для тайных мыслей и чувств будет время глубокой ночью. Об этих думах и чувствах он не скажет никому даже под гипнозом! И в этом была самая последняя глубокая тайна Ариэля, о которой не догадывались даже хитрый Чарака и начальник школы Бхарава.
- Вы очень сыты! Вы само равновесие! Вы Солнце! - учит Сатья.
Сам Ариэль имел крепкий организм. Он прошел все испытания, сохранив свое здоровье. Когда зажглись первые звезды, дверь комнаты открылась. Вошел Чарака, ведя за руку смуглого мальчика с испуганным лицом.
- Садись! - сказал он мальчику.
Мальчик сел на пол как автомат. Ариэль подошел к Чараке и поклонился.
- Это новый. Его зовут Шарад. Ты поведешь его сегодня. Ты доволен собой, ты готов?
- Да, отец, - ответил Ариэль.
- Тебе не в чем покаяться? Нет сомнений? - внимательно спросил Чарака. - Совершенства может достигнуть лишь тот, кто никогда не бывает доволен собой. - Пытливо посмотрев в глаза Ариэля, Чарака спросил: - О прошлом не думал?
- Нет, - твердо ответил Ариэль.
В школе воспитанникам воспрещалось думать о жизни до поступления в школу, вспоминать раннее детство, родителей и задавать вопросы, касающиеся их прошлого и будущего. Никто из воспитанников не помнил своего прошлого, они были сиротами, чудом попавшими сюда. Школа принимала всех, но оставляла только способных к мудрости, готовых к испытанию - найти и постичь самих себя и пожертвовать свой жизнью ради счастья других людей. Тем, у кого были еще слишком свежие воспоминания и крепкая память, гипноз и заботливое внимание учителей помогали забыть прошлое. Школа была братством. Братством аскетов, строгости и жертвенности. Чарака еще раз пытливо посмотрел в глаза Ариэля и вышел. Шарад сидел все в той же неподвижной позе, как маленький бронзовый истукан. Ариэль прислушался к удаляющимся шагам Чараки и улыбнулся - в первый раз за весь день. Перед воспитанниками Дандарата было только два пути: для большинства - растворение в мире сансары, в мире жизни и страстного бытия. Для ничтожного меньшинства - наиболее сильных - путь духовного посвящения в мир сознания, в мир огромной жертвы и служения своим братьям и сестрам. Ариэль принадлежал к последней группе. Ему удавалось преодолевать все испытания, но внутреннее противоречие порой больно терзало его недобрыми сомнениями. Но таких, как он, было немного. Стать махатмой - стать вселенской душой, защитником человечества, Учителем? Наставники были хозяевами души и тела своих воспитанников. Но они не могли изменить судьбу детей - нельзя прожить чужую жизнь - дети выбирали сами свой путь. Ариэль быстро и бесшумно подошел к Шараду и прошептал:
- Тебя будут пугать, но не бойся, чтобы ты ни увидел. Все это нарочно.... Это игра!
Мальчик с удивлением и недоверием посмотрел на Ариэля. В школе с ним еще никто так дружески не говорил. Никто не говорил, что будет. Его учили быть смелым, ответственным, самостоятельным.
- И главное: не смейся, не плачь, не кричи, если не хочешь, чтобы отчислили! Ты вновь попадешь на грязные улицы Мадраса.
Шарад перестал плакать. За окном бесшумно метались летучие мыши, иногда влетая в окно. На стенах комнаты маленькие домашние ящерицы ловили насекомых. Мальчик засмотрелся на них и успокоился. Ариэль зажег масляную светильню. Красный язычок пламени тускло осветил комнату. Проникавший через окно ветер колебал пламя, и на стенах плясала тень Ариэля. Углы комнаты оставались во мраке. В противоположном от мальчика углу что-то зашевелилось. Шарад вгляделся и похолодел от ужаса. Из щели выползала большая желтая змея с короткой толстой головой, раздутой шеей, плоским брюхом, со светлым, окаймленным черными линиями рисунком на шейной части, похожим на очки. Наи! Вслед за первой наи - очковой змеей - выползла другая, черно-бурая, за нею - совсем черная, потом серая, еще и еще. Змеи расползались по комнате, окружали мальчика.
- Сиди, не двигайся, молчи! - шептал Ариэль, бесстрастный, как всегда, и сам словно застывший. Змеи подползли совсем близко. Они высоко поднимали переднюю часть туловища, сильно расширяли шеи в виде плоского щита и смотрели прямо в глаза мальчику, готовясь броситься на него. Ариэль едва слышно засвистел унылую, однообразную мелодию, в которой чередовались всего три тона. Змеи замерли, прислушиваясь, потом опустили головы и, медленно отползая в угол, скрылись в отверстии пола. Шарад продолжал сидеть неподвижно. Капли холодного пота покрывали его лицо.
- Молодец! - прошептал Ариэль.
Но эта похвала была незаслуженной: мальчик не кричал и не двигался потому, что был парализован страхом. В комнату ворвался порыв ветра, принесший с собой сладкий запах жасмина. На небе звезды покрылись тучами. Загремел гром, и скоро зашумел тропический ливень. Воздух сразу стал свежее. Вспыхивали молнии, освещая стену дома на противоположной стороне и отражаясь в воде, которая быстро покрыла весь двор, превратившийся в озеро. Мальчик облегченно вздохнул, выходя из своего оцепенения. Однако его ждали новые испытания. Стена из циновки, разделявшая комнаты, неожиданно поднялась, и Шарад увидел ослепительно освещенную комнату, пол которой был застлан белой клеенкой. Посреди комнаты стоял огромный тигр. Свет падал ему в глаза, и золотистое полосатое животное щурилось, недовольно потряхивая головой. Упругим хвостом зверь бил по полу. Но вот глаза тигра стали привыкать к яркому свету. Щурясь, он уставился на Шарада, издал тихое короткое рычание и, опустившись на передние лапы, весь напрягся, готовясь к прыжку. Шарад схватился за голову и неистово закричал. Он почувствовал, как кто-то прикасается к его плечу. "Загрызет!" - цепенея от ужаса, подумал мальчик. Но прикосновение было слишком легким для лапы зверя.
- Зачем ты закричал? - услышал он голос Ариэля. - Наставник не одобрит это! Идем! Тебе ничто не угрожает - это игра. - Ариэль взял Шарада за руку и почти насильно поставил на ноги. Только теперь Шарад осмелился открыть глаза. Стена из циновки была на месте. В комнате полумрак. За окном шумит утихающий ливень. Слышатся отдаленные, глухие удары грома. Пошатываясь, Шарад побрел за Ариэлем, почти не соображая. Они прошли длинный полутемный коридор, вошли в узкую дверь. Ариэль пропустил Шарада вперед и сказал громко:
- Иди! Здесь лестница. Не упади. - И шепотом добавил: - Будь осторожен! Не кричи, чтобы с тобой ни произошло. Не бойся. Тебя пугают для того, чтобы ты привык ничего не бояться. Первый шаг к мудрости - победи свой страх - не верь глазам, не верь слуху - верь своему сердцу!
Ариэль вспомнил, как он сам впервые подвергался этим испытаниям. Тогда он шел один. Его никто не предупреждал и не утешал.
- Иди, иди, - подтолкнул его Ариэль, улыбаясь самыми краешком глаз.
Шарад двинулся вперед в глубокой темноте. Где-то послышались заглушенные стоны, дикие завывания, безумный хохот. Шарад вдруг почувствовал, что земля уходит из-под ног и он падает в бездну. Упал он на что-то мягкое и влажное. На него опускается тяжелый свод и прижимает к земле. Он задыхается, стонет.
- Молчи! - слышит он шепот Ариэля.
Но вот свод поднимается. Кругом все та же темнота. Вдруг из темноты возникает светлое облако. Оно принимает форму гигантского старика с белой длинной бородой. Из светящихся, как туман при луне, одежд поднимается костлявая рука. Слышится глухой, низкий голос.
- Если хочешь жить, встань и иди не оглядываясь.
И Шарад повиновался. Тихонько плача, он встает и бредет по коридору. Стены подземелья начинают светиться тусклым красноватым светом. Становится тепло, потом невыносимо жарко. Стены все краснеют и сдвигаются. Сквозь щели пробивается пламя. Его языки пылают все ярче, все ближе. Еще немного - и вспыхнут волосы, загорится одежда. Шарад задыхается, начинает терять сознание. Кто-то подхватывает его, и последнее, что он слышит, - это шепот Ариэля:
- Бедный Шарад!...
Ариэль проснулся, и первою его мыслью было "Бедный Шарад! Это не его путь!" Нервное потрясение Шарада было столь велико, что его пришлось поместить в школьную больницу. Врач заставил Шарада выпить горячего молока с травами, и ребенок уснул, а Ариэль, его невольный проводник, вернулся к себе. Пока Ариэль умывался, взошло солнце. Прозвонил гонг. Вместо грубой будничной рубахи Ариэль надел полотняную одежду. В школе ожидали приезда именитых гостей. После завтрака преподаватели и старшие воспитатели собрались в большом зале, уставленном креслами, стульями, скамьями. В конце длинного зала возвышалась эстрада, застланная ковром и украшенная гирляндами цветов. Окна были плотно закрыты, и зал освещался электрическими лампами в причудливых бронзовых люстрах.

На рисунке: Александр Беляев

Станислав Дворко 2005 год