Нежанровый роман (Людям всей планеты посвящается)

Часть вторая МОЛОДОЙ ПОБЕГ ИЛИ МУКИ И РАДОСТИ ПОЗНАНИЯ

Глава шестая

Следующее утро в Куликах ознаменовалось не только чудесной солнечной погодой, но и невообразимым шумом, поднятым гусеничными тракторами, собаками и повозками с людьми: трактора во всю мочь тарахтели, таща за собой жатки, собаки неистово лаяли, на лошадиных сбруях звенели колокольчики, развевались рушники; люди в повозках галдели и весело пели песню: "Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой,
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой!.."

Вся эта колонна с рабочими, одетыми по-праздничному - в пёстрые длинные юбки, чистенькие штаны и светлые сорочки, - двигалась к ржаному полю. А следом за ними шли с серпами в руках да весёлыми улыбками на лицах и едва ли не все куликовские жители: Зинаида Виноградова, Антонина и Семён Зворыгины, Вера Воропаева, Григорий Берёзкин, Светлана Семёновна Путеева, Устин Рогожин, Марфа Беспалая, Муля Абрамов и Фёдор Адамович с Анной Фелициановной Стрельниковы. Далее топали гурьбой дети и весело пели осанну Торе:

"Тора, Тора, мы с тобою мир чудесный сотворим
И однажды над землёю наше знамя водрузим!.."

А завершали шествие, далеко отстав от пёстрой массы ходоков, ветхая Зося, такой же ветхий, как знахарка, Дорофей Беспалый и Фёкла Рогожина на костылях. У всех были радостные лица, даже у несчастной Фёклы, которая едва поспевала за своими односельчанами, бойко шагающими к полю. Казалось, что весь мир охватил необыкновенный праздник, который родила предстоящая жатва. И люди веселились в невероятной приподнятости духа, и бодро шагали да ехали к золотому праздничному полю, возле которого давно уже прохаживался бригадир и с нетерпением дожидался прибытия техники и рабочих. Наконец те прибыли в полном составе и сгрудились возле тракторов с жатками, занявших исходную позицию, и Сидор Лужин громко и на возвышенных тонах обратился ко всем с такой речью:
- Дорогие товарищи! Мужики да бабы наши милые! А также необыкновенные наши дети, наше светлое будущее и наши золотые надежды! Вот перед нами сияет золотая нива, которая стонет и радуется под своим бесценным бременем. Радуется потому, что неслыханный урожай принесло в этом году жито. А стонет, видать, по той причине, что боится потерять его из-за того, что не смогли пройти сюда комбайны, дабы собрать каждый золотой колосок! А не сегодня-завтра пойдут дожди и...
Тут Гришка Берёзкин крикнул с последних рядов:
- Да не темни, Сидор! И не тяни резину! Сами знаем, что делать и что надо поспешить! Так что заканчивай с речью - и быстрее за дело! А то уж руки больно чешутся!
- Раз Гришка хочет работать, - весело крикнул Левон, - то и в самом деле давайте поспешим! А то разохотится - и капут урожаю!
Колхозники с детьми от души засмеялись, а бригадир весело продолжил:
- Ну раз так, то давайте начинать. Первыми идут жатки. За ними наша бравая колхозная рать вяжет снопы. Дети помогают взрослым песнями и собирают колоски. Звено Светланы Семёновны обжинает края поля, валуны и вон те деревья да кусты посерёдке. Ну, как говорится, с Богом, милые! Вперёд, трактора! Веселее, жатки!
В следующий миг трактора взревели, за рычагами которых сидели Ермола Виноградов и Степан Путеев, и врезались жатками в золотые стебли, на которых сияли и пели такие же золотые колосья. Острые ножи застрекотали, барабаны завертелись, и на тёплую землю ровными сияющими пластами стало стелиться тяжёлое белорусское жито, подминая под себя вьюнок, васильки да прочие цветочки и травку. Следом дружным строем пошли бабы и мужики с детьми, и работа с этой минуты закипела: женщины ловко вязали снопы, мужики составляли их в копны на золотую с изумрудами стерню, дети собирали колоски в висевшие на их плечах холщёвые мешочки и пели осанну Торе:

"Тора, Тора, мы с тобою мир чудесный сотворим
И однажды над землёю наше знамя водрузим!

Знамя счастья и свободы всех, живущих на земле,
И в лазурном поднебесье, и в иной другой стране!.."
Все - и взрослые, и дети - от счастья сияли; руки, ноги и спины не знали устали; сердца и души радовались богатому урожаю; взрослые показывали пример детям, а те от первых не отставали. Матвей тоже сиял вместе со всеми и радовался нынешнему празднику, может быть, даже больше всех на свете. Об этом красноречиво говорили его пламенные глаза, весело поющая душа и необычайно звенящее сердце. И вот он нёс душистое золото в своих трепетных руках и шептал про себя:
- Милые мои, золотые колоски, вы самые золотые на свете! Сладкие мои, драгоценные зёрнышки! Какой чудесный, какой вкусный получится из вас хлебушек - слаще самой сладкой конфеты! Тора, милая моя Тора, люблю, люблю тебя больше всех на свете! И пусть сияет самое прекрасное счастье в твоём необыкновенном сердце!..
А Леночка бежала да сияла рядом с ним, и её голубые глазки без конца спрашивали: "Матвеюшка, ты меня так же крепко любишь, как это золотое поле, как свою милую Тору?" И он ей тоже глазами отвечал: "Милая моя суженая, я тебя также люблю больше всех, как мою милую, прекрасную Тору!" И они бежали по полю, и бежали, и сияли своими необыкновенными золотыми улыбками. Вместе с ними бежали и Левон с Олей, тоже сияющие от искренней детской любви, Митя с Катей, Коля с Лидой и Танечка со Стешей. А над их головами медленно плыли пушинки осота, уносимые в Дедов лес благодатным августовским ветром, и искрились в лучах необычайно жаркого солнца.
Однако были и просто наблюдатели у этого праздника: Зося, Дорофей и Фёкла Рогожина. Двое первых уж давно лишились основных своих сил и лишь с улыбкой наблюдали, как работают их односельчане, дети, внуки да правнуки, с песней в сердце вспоминая свои прошлые дни. А третья, хоть и имела в себе ещё какие-то силы для работы в своём хозяйстве, но являлась инвалидом - куда ей тягаться со всеми по полю без ноги? Вот и сидели они втроём в тенёчке под берёзками и с улыбкой оценивали происходящий перед их глазами праздник.
- А Степан лучше Ермолы справляется с жаткой, - весело заметил Дорофей, посасывая самокрутку. - Вон, видали, куда нашего Виноградова понесло? Явно, в лес направился по ягодки.
- Нет, Дорофей, - зорко вглядываясь в трактора, с улыбкой возразила Фёкла, бережно одной рукой сжимая колосок, - оба они как кудесники работают, знают своё дело - какие уж там ягоды. Просто Ермоле пришлось валун объехать, вот и завернул круто в сторону.
- Ничего, - улыбнулась Зося, как и её односельчанка, державшая в руке колосок, а вместе с ним вьюнок и василёк с ромашкой, - Светка со своими девками обожнёт клинышек, и будет поле ровненькое, как зеркальце.
- Однако ж, как работают, как работают, черти! - вновь весело проговорил Дорофей, пыхнув в небо сизым облаком дыма. - Светка прямо как царевна в своём сарафане и с серпом булатным! Видали, как стан извивается! Как грудки бриллиантами сверкают! А бёдра-то, а бёдра! Эх, золото, да не девка!
- А мужики, а бабы наши да дятловские! - подхватила Зося. - Красивые, нарядные: юбки пёстрые, штаны глаженые, рубашки светлые, накрахмаленные! Это ж прямо не наши какие-то люди, а некие испанцы да испаночки!
- Что, видела, Зося, испанцев-то? - весело спросил Дорофей.
- Видела, Дорофеюшка, видела, - улыбнулась та. - Молоденькая я тогда была и любила одного чернобрового мальца. Ох и красавец же был! Рубашка алая, штаны шёлковые, сапожки сафьяновые, а глаза - огонь пламенный, кудри смоляные на плечи падают.
- Уж больно малец твой цыгана мне напоминает, Зося, - усмехнулся старик. - Не влюбилась ли ты в конокрада лихого в своё время, да не в испанца?
- Нет, нет, что ты, Дорофеюшка, - засмеялась беззубым ртом знахарка, - испанца я любила, самого настоящего испанца, никакого не конокрада. Он мне ещё и фотографии показывал, где он с чернобровыми сёстрами своими в алых длинных юбках да с розами в волосах убирал на поле жито.
- Да, - улыбнулся Дорофей, - вот и я когда-то любил такую ж смачную испаночку, ох как любил славную! Глаза - огонь, стан богини, волосы волнами с головы на золотую грудь падают да смолой на ней сияют; а уж как слово скажет, так от жемчужных зубов слепнешь и от сладкого голоса засыпаешь! Не девушка, а нимфа!
- Где ж теперь твоя испаночка, старый? - весело спросила Фёкла. - Где та нимфа ненаглядная?
- Да ясное дело где, - улыбнулся тот, затянувшись, - на небе, средь ангелов порхает. Умерла моя красавица, на моих руках умерла: комиссарская пулька угробила.
- Эх, - вздохнула Зося, - все мы когда-то любили, и придёт день, когда мы встретимся со своими ангелами.
- Конечно, встретимся, - печально согласилась Фёкла, - они ведь там, на небе, нас дожидаются. - А в следующий миг улыбнулась и промолвила, глядя на мужа: - А мой Устин - вы только посмотрите на моего хозяина, - без руки, а с работой справляется - и порезвее молодого казачонка. Вот бедолага, может, пойти к нему да поднести водицы?
- Сиди уж со своими палками, - махнул рукой Дорофей. - Вон, видишь, сколько у него помощников? Лидка ваша с Колькой Светки возле него так и увиваются, да и вся остальная шпана с колосьями в любую минуту готова прийти на помощь. А вон, кстати, Митька Воропаев уже и бидон с водой тащит - здоровый парень, весь в батьку. Так что не ерепенься, Фёкла, да сим забавным зрелищем любуйся.
И они любовались - да и наслаждались, ох и заливали же сердце усладой! Да и не мудрено: разве ж можно быть к такому зрелищу равнодушным, разве ж не доставит оно сердцу необычайную усладу?! А на поле между тем кипела работа: жатки звонко сжинали рожь, звено Светланы Семёновны обжинало кусты, окраины поля, валуны, клинья от этих самых валунов; остальные бабы вязали снопы, мужики составляли их в ровный ряд по полю; дети собирали колоски и подносили взрослым воду. А поле горело от золота, и всё больше и больше в нём сияло изумрудов, опалов и сапфиров.
И вот неожиданно, когда трактора с жатками отъехали довольно далеко от работников и урчали у самого синего леса, Левон, неся букет колосков, весело крикнул своей юной "суженой":
- Оля, запевай!
И та запела:

"Каким ты был, таким остался,
Орёл степной, казак лихой!..
Зачем, зачем ты снова повстречался,
Зачем нарушил мой покой? -

И тут же всё поле подхватило:

Зачем, зачем ты снова повстречался,
Зачем нарушил мой покой?

Зачем опять в своих утратах
Меня хотел ты обвинить?
В одном, в одном я только виновата,
Что нету сил тебя забыть.

В одном, в одном я только виновата,
Что нету сил тебя забыть..."

Светлана Семёновна на минуту разогнулась, расправила свой стройный стан и с душою проговорила, слушая песню, глядя на детей, на подруг - на все сияющие лица, на золотое поле, лазурное небо, великий синий лес:
- Боже! И это разве наша обыкновенная жизнь, наш Дедов лес, наше поле, наша деревня? Это далеко не обыкновенная жизнь, это рай земной, на котором трудятся и сверкают золотом ангелы! И разве потянутся эти ангелы к злу, и разве подумают они причинить зло своему народу, отняв его счастье, радость, Свободу?! Спасибо тебе, Бог, за нас, за нашу благословенную Тору! - И продолжила работу, бойко сжиная стебли и лаская грудью колоски. А в небе весело сияло солнце, золотя неистово лазурь, и над полем радостно порхали бабочки, словно танцуя по нотам песни.
- Эх, хорошо поют! - вздохнув полной грудью, проговорил старый Дорофей. - Потом растёр ногой окурок и запел со всеми, а следом за ним и Зося с Фёклой подхватили славную песню: ...Твоя печаль, твоя обида,

Твоя тревога ни к чему:
Смотри, смотри, душа моя открыта,
Тебе открыта одному.

Но ты взглянуть не догадался,
Умчался вдаль, казак лихой...
Каким ты был, таким ты и остался,
А ты и дорог мне такой".

И праздник шумел да струился над полем и таял где-то далеко за Дедовым лесом...

В полдень привезли обед. Часть работников уехала да ушла домой, чтобы подоить корову и что-то сделать по хозяйству. А остальные, в основном мужчины, расположились на краю поля в тени высоченных берёз и вместе с детьми осуществляли трапезу, которая состояла из наваристого горохового супа с мясом, картофельного пюре со свиными котлетами и солёными огурцами, хлеба и компота. Было очень вкусно, и все сотрапезники усердно работали челюстями. Особенно наслаждались едой дети, эти необыкновенные и неустанные труженики, которые если что-то делают, то только с улыбкой и с песней. Как же, они ведь считали, что кормит их не кто иной, как Тора за прекрасную, примерную работу, и никакой не колхоз. Потом они попросили добавки у краснощёкой поварихи Мани - и хвастались друг перед другом полненькими круглыми животами; в шутку тыкали в них пальцами и от души хохотали.
Затем Ермола Виноградов со Степаном Путеевым - оба высокие, крепкие мужики, кареглазые и темноволосые, - соорудили на могучих берёзах качели, надёжно переплетя между собой несколько крепких нижних ветвей, и принялись качать на них детей. А тем казалось, что они летят под небо, и кричали в безумной радости: "Выше! Выше! Ещё выше! Подбросьте нас к самому небу, чтобы лучше было видно Тору!.." И они подбрасывали их к самому небу, и те видели Тору, сияющую и прекрасную, усыпанную изумрудами, алмазами, сапфирами и золотыми колосьями. Потом Леночка кричала, хватаясь рукой за небо: "Матвеюшка! Я самая счастливая! Самая счастливая на свете! Я очень люблю тебя, Матвеюшка!.." А тот отвечал ей также весело и сгорая от безумного счастья: "И я тебя крепко люблю, Ромашечка! И я самый счастливый на свете! Мы оба с тобой самые счастливые на свете, Ромашечка, милая моя Ромашечка!.." "Полевая Ромашечка! - весело дополняла Лена, заливаясь детским задорным смехом. - Полевая!.."
Потом обед закончился, приехали да пришли отсутствующие бабы, и праздник продолжился: вновь звонко звенели жатки, неустанные работницы под песни вязали снопы, а мужчины их составляли ровными рядами на поле; дети в холщёвые мешки собирали колоски и подносили взрослым воду. Частенько на мотоцикле подъезжал бригадир и проверял качество работы, после чего в приподнятом настроении катил на другие поля, расположенные далеко за Дедовым лесом, но где также кипела работа. А работа на куликовском поле между тем полыхала всё ярче и ярче; треть жита на нём была уже сжата, а подстриженная площадь - заставлена красивыми золотистыми снопами.
И вот спустя час кропотливой послеобеденной работы случилось что-то невероятное, отчего работа на мгновение прекратилась - лишь вдали тарахтела техника, - а работники замолчали: на поле пришёл Фома и снял перед всеми шапку.
- Бог в помощь! - на удивление приветливо сказал он. - Вот, пришёл на подмогу - подсобить, так сказать... ну... коль можно. - После чего смущённо пожал плечами, потупил взгляд и стал нервно мять шапку.
- Ну и спасибо, Фомушка! - весело сказала Анна Фелициановна. - Тебя-то нам как раз и не хватало! От души говорю, давай-ка присоединяйся!
- Вот теперь-то дело у нас пойдёт спорно! - восторженно добавил Семён Зворыгин. - До темна с половиной поля управимся!
- Помогай носить снопы, Фома, - приветливо сказал Фёдор Адамович, - а то эти бабы так лихо работают, что мы, мужики, с ними не справляемся.
- Эге, - усмехнулся тот, - да я сейчас задам им лиха. - Нахлобучил шапку и, с лёгкостью подхватив два снопа, ловко увязал их со снопами Фёдора Адамовича.
- Ну, Фома, - приветливо улыбнулся тот, - думаю, сработаемся.
- Да уж сработаемся, Фёдор, - улыбнулся тот в ответ и, пожав Фёдору Адамовичу плечо, пошёл за очередными снопами.
Семён весело посмотрел тому вслед, подмигнул Фёдору Адамовичу и сказал с улыбкой:
- Вот такие пироги, дядя Федя, в жизни иной раз случаются.
- Да, - усмехнулся тот, - пироги что надо!
Через полчаса приехал Михаил Сергеевич из Дятлова на велосипеде да привёз с собой на раме молодую жену, Тоню. К ним тут же полетели навстречу дети и весело закричали:
- Здравствуйте, Михаил Сергеевич и тётя Тоня!
А те в ответ, как сговорившись:
- Привет, босоногие!
После чего последовали крепкие рукопожатия, обнимания, поцелуи, и работа закипела ещё веселей. Тоня, милая двадцатипятилетняя девушка, стройная, черноволосая с выразительными карими глазами, преподавала в школе географию и, как Светлана Семёновна, была достойным представителем славной сельской интеллигенции. Однако снопы вязала не хуже самой передовой колхозницы, и её тонкие руки не знали устали, создавая из золотых колосьев чудо, прямо необыкновенные шедевры. Михаил Сергеевич был завидный работник и бегал как мальчик по полю с золотыми снопами; однажды даже упал под всеобщий смех, споткнувшись о камень. И Светлана Семёновна подшутила над ним, сказав с улыбкой:
- Смотрите, Михаил Сергеевич, осторожней в поле, а то сломаете ножку - и придётся нашему Левону занять в школе ваше место.
- Ничего, - засмеялся тот, - не сломаю. А Левону надо хорошенько подтянуться, чтобы заменить директора. Вон, сколько двоек было в прошлом году! Если так и дальше пойдёт с учёбой, то на этот раз уж точно останется на второй год - хватит цацкаться с разгильдяем, и без него дел невпроворот.
- Не останусь! - весело крикнул Левон, услышав разговор взрослых. - Я буду хорошо учиться. Поклялся Оле, и всем клянусь.
- Молодец! - похвалил Михаил Сергеевич. - А клятве я твоей верю.
- Кстати, Михаил Сергеевич, - весело сказала Светлана Семёновна, - наши куликовские дети сочинили песню, чтобы петь осанну Торе. Вы ещё не слышали?
- Не-ет, - удивлённо проговорил тот. - И хорошая песня?
- Очень! - весело в ответ крикнули все дети.
А Левон восторженно добавил:
- А ну-ка, команда, осанну Торе!
И те восторженно запели, и им уже подпевали многие взрослые:
"Тора, Тора, мы с тобою мир чудесный сотворим
И однажды над землёю наше знамя водрузим!.."
Много прекрасных песен было спето за этот день, но больше всего пели осанну Торе. К заходу солнца была убрана большая часть поля, и домой люди расходились да разъезжались здорово уставшие, однако весёлые и в небывало приподнятом настроении. На следующий день работу продолжили в том же составе. Жатки, быстро сжав оставшиеся хлеба, были заменены прицепами с высокими бортами, которые тяжело уходили с поля, доверху гружёные снопами. Как и прежде, звучали песни, поднимавшие боевой дух неутомимых работников, и самой сладкой была, которую дети посвятили Торе: "Тора, Тора, мы с тобою мир чудесный сотворим
И однажды над землёю наше знамя водрузим!.."
И вот, по истечении второго дня жатвы, когда солнце едва ли не коснулось Дедова леса, лаская его своими бархатными предзакатными лучами, а с поля уехал трактор с последними снопами, Фома вдруг заплакал и со слезами говорит в окружении многочисленных цветных юбок, светлых сорочек, сияющих детских и прочих лиц:
- Знаете что, люди мои дорогие... я преступник; убейте меня вот тут, средь этой убранной золотой нивы. Не могу больше жить, не могу - будь проклята эта чёртова жизнь! - Упал на колени и застонал: - Уж нет больше моченьки ходить по этой земле! Уж как я на ней нагадил, как нагадил - страшно рассказать! Убейте, прошу вас, убейте меня, ирода окаянного, и буду от всей души благодарен вам, если ещё есть во мне эта душа!
В ответ на этот душещипательный монолог, который был очень похож на покаяние, люди зароптали, зашептались, иные женщины пустили слезу, а дети опечалились; Фёдор Адамович с Семёном сокрушённо покачали головой и недоумённо переглянулись. И вот Михаил Сергеевич подошёл к коленопреклонённому мужику, поднял его на ноги, обнял по-мужски, по-человечески, и излился такой речью:
- Эх, милый человек, милый человек... да кто ж это смерти просит у себе подобных, когда от всего сердца, от всей души проделал вместе со всеми такой благородный, титанический труд? Да разве ж погибели ты достоин, Фома, что от всего сердца, от всей души принёс такую несказанную пользу своим односельчанам, своему Отечеству, Торе, оказав посильную помощь в уборке драгоценного урожая? Ни погибели и не кары ты достоин, а самой высокой благодарности от своего народа! Ну а за то, что искренне осознал свои прежние грехи и чувствуешь в связи с этим жестокие угрызения совести, воздастся тебе на Небесах: получишь ты прощение не только от людей, но и от Бога.
После чего Михаил Сергеевич выпустил из объятий плачущего Фому и обратился к народу:
- Ну что, люди, будем делать? Простим Фому, а?
- Да, конечно же, простим! Уже простили! Тогда простили, когда он пришёл на поле! - раздались отовсюду громогласные голоса - и громче всех кричал Лёнька. - Молодец, Фома! Мы знали, что ты никакой не зверь, а такой же, как и мы, человек! Выше голову, Фома, сейчас пойдём, замочим жатву, чтобы хлебушек был душистее и послаще!..
Спустя минуту Фома уже не плакал, а с необычайным благоговением и улыбкой несказанной человеческой радости тряс и от души пожимал тянущиеся к нему руки; кто-то хлопал по плечу, а иная барышня и целовала в щёку. Но больше всех усердствовали дети: вертелись как вьюны перед ногами и едва ли не с писком тянули свои натруженные ладошки. Лёнька подбросил в небо колосок, и тот, упав, засверкал у растроганного мужика в кудрях...

А вечером в Куликах, на просторной поляне напротив дома Зворыгиных, недалеко от гнезда аиста, состоялся объединённый пир по случаю успешной и досрочной уборки урожая на куликовском поле, где присутствовали все куликовские жители от мала до велика и дятловские работники вместе с бригадиром, директором школы и его юной супругой. Разожгли костры. Прямо на тёплую траву постелили рушники, на которые в свою очередь вывалили тьму всякой закуски: солёное сало, окорока, домашние колбасы, хлеб, лук, помидоры, огурцы и прочие свежие, произведённые в крестьянском хозяйстве продукты; выставили несколько бутылок самогонки, домашнего вина. Наполнили чарки. Бригадир произнёс пламенную речь. Взрослые чокнулись, выпили и приступили к трапезе. Дети вертелись у костров, жарили на рожнах сало, ели с аппетитом сами со сдобренным горячим жиром хлебом, хрустели огурцами да луком и подносили душистую горячую закуску взрослым. А те весело обсуждали прошедшую жатву, пили всласть и хорошо закусывали; глаза сияли огнём, и щёки алели как пламень. А когда насытились да наговорились вволю, запели песни: начали с "Катюши", затем, как принято, гости спели традиционную, прекрасную и сердечную:

"Будьте здоровы, живите богато,
А мы уезжаем до дому, до хаты.
Мы славно гуляли на празднике вашем,
Нигде не видали мы праздника краше!.."
А закончили осанной Торе:
"Тора, Тора, мы с тобою мир чудесный сотворим
И однажды над землёю наше знамя водрузим!.."
Потом куликовцы с песнями и плясками провожали здорово захмелевших дятловцев аж до самого леса, и там долго ещё гремело, пугая многочисленное зверьё и будоража деревья:"Тора, Тора, мы с тобою мир чудесный сотворим
И однажды над землёю наше знамя водрузим!.."
И, наконец, когда взрослые и дети славной деревни Кулики, сильно уставшие и захмелевшие от необычайного счастья, разошлись по домам, а иные при этом и нежно поцеловались при прощании у калитки, Матвей выпил кружку молока с сухарями, пожелал спокойной ночи дедушке и бабушке, взял несколько листков линованной бумаги из выдвижного ящика письменного стола, ушёл в переднюю, зажёг керосиновую лампу, сел за стол и принялся писать письмо своим родителям на Небеса. Он так и писал:
"Здравствуйте, мои дорогие мамочка и папочка, живущие на Небесах!
Пишет вам ваш любимый и дорогой сын Матвейка, любящий и не забывающий вас на большой цветущей Земле. Прежде всего хочу пожелать вам счастья и процветания на вашем пушистом облачке, а также здоровья и благополучия - и чтобы были красивые как ангелы. А ещё я желаю вам, чтобы путь ваш в Небесах был устлан золотом и сапфирами, о которых мечтал для нас всех папа, сияющими, как наше ласковое солнце, и тёплыми, как мамино сердце! И я уверен, что пожелание моё сбудется, поскольку сбыться ему поможет наша великая и прекрасная Тора, которая, как вы знаете, имеет весьма тесное и сердечное общение с Богом. Тора меня любит, поскольку я её очень люблю, и она, конечно же, замолвит за меня словечко перед нашим Отцом Всевышним, и Тот сделает вашу жизнь на Небесах необычайно счастливой - не сомневайтесь: наш Отец всегда идёт навстречу просьбам Торы, поскольку он её тоже очень любит, как и все добрые люди.
Ну а теперь я немножко расскажу вам о себе, о той жизни, которой я живу без вас в Куликах, о тех необыкновенных впечатлениях, которые на меня здесь произвела необыкновенная красота, вернее, тот чудесный венок неописуемой прелести, который изо дня в день, с утра до ночи я имею счастье созерцать, внимать, обонять и щупать руками.
Сначала хочу заметить, мамочка и папочка, что, действительно, навоза и грязи здесь неимоверное множество. Навоз в полях и огородах, в хлевах и на дорогах, однако он не воняет, как многие считают в городе, а благоухает - приятно благоухает, и вместе с иными запахами садов, лесов, лугов, полей и огородов, необыкновенными ароматами деревянных домов, колодцев, погребов, собачьих будок, курятников и прочих построек вплетается в необычайный колорит славной белорусской деревни. Мне кажется, не было бы этого тонкого запаха навоза - и я бы не увидел, не ощутил всей прелести Куликов, несмотря на окружающую их прелесть: чудесный Дедов лес с великими соснами и дубами, сказочное золотое поле, поющее и благоухающее болото, а также волшебное тёплое небо, струящееся на землю бесконечной лазурью, хрустальную луну и ласковое золотое солнце. Ну а грязь здесь тоже особая, не такая, как в городе - со зловонием и прочей гадостью, пачкающей одежду и портящей своим омерзительным видом настроение, - а чистая, тёплая, поросшая водорослями, приятно пахнущая - истинный рай для тритонов, ужей, улиток, всяких жучков и лягушек. К тому же эта грязь, наверно, ещё и целебная, поскольку дети ходят по ней всё лето босиком и никогда не болеют. А вообще, то, что меня окружает, - это рай, а Кулики - его столица, в которой никогда, ни при каких условиях не родятся ни какие-либо негодяи, диктаторы или фашисты. Выйдешь в лес - голова кружится от высоты корабельных сосен и могущества да непостижимости в своей многовековой красоте дубравы; благоухающий тимьян, звенящий пчёлами да порхающий бабочками, приглашает в свою необычайно мягкую постельку; птицы очаровывают своим сладким пением и предлагают поучаствовать в их хоре; сизый мох околдовывает своей прелестью, говорит тебе: "Посмотри, какой я добрый и нежный, как свежо моё дыхание, как приятно пройтись по мне не только зверю, но и людям!" И мы, сходя с ума от счастья, видим, какой он добрый и нежный, как свежо и благодатно его дыхание, как приятно пройтись по нему средь стройных берёз и волшебного дурмана багульника!
А сколько здесь зверья и птиц - вам не передать словами! Выйдешь вечером при луне на сенокос - к тебе подходят лоси. Только войдёшь в лес - из-под ног взлетают тетерева, глухари и рябчики. Подошёл к какой-нибудь луже, поросшей камышом, и оттуда с шумом поднимаются утки. Вдоль плёсов бродят журавли и аисты, а над ними проплывают цапли, поют чибисы и кружат коршуны; и вокруг простирается царство камыша, осоки, рогоза, аира, лилий!..
И вот теперь я не понимаю, папочка и мамочка - мои любимые, мои прекрасные! - почему вы так сопротивлялись дедушке и бабушке и не желали ехать со мной к ним в деревню, - ведь здесь рай, а что такое - город? Город - это пыль, мусор, пьяные люди под забором, шум, гвалт; работа от темна и до темна, не видя ни прелестей природы, ни солнца; грабежи, воровство, убийства, изнасилования и люди, вырубающие рощи. Однако я на вас не обижаюсь, мамочка и папочка, поскольку знаю, что всё, что вы ни делали, делалось ради нашего счастья, хотя, конечно же, заблуждались.
Потом, я не понимаю, почему вы не захотели бросить город раз и навсегда, чтобы приехать в этот рай да поселиться с такими замечательными и счастливыми людьми, как куликовцы? Если б вы видели, как сияли их лица при уборке ржи и пшеницы на куликовском поле, вы бы заплакали от счастья. Таких счастливых людей, как они, нет, мне кажется, нигде на свете. И не мудрено: разве можно быть несчастным, живя средь кущ такого необыкновенного рая? Нет, конечно. Они счастливы, несмотря ни на что, даже тогда, когда пенсионерам не хватает на жизнь пенсии, которую им выплачивает великое государство, и им приходится гнать на продажу самогон да собирать по дорогам и пастбищам лошадиный помёт, чтобы было чем покормить свинок, разбавляя его с травой, мукой, картошкой и корочками хлеба. Ну и что, что помёт, - свинки на такой корм не жалуются, а кушают с аппетитом; люди же счастливы, живут припеваючи и наслаждаются Торой. И таким людям не нужны ни войны, ни революции, ни диктаторы: у них всё есть, а главное - у них есть счастье! С такими людьми можно - нет, нужно объединять народы, поскольку с ними объединённая семья людей будет необычайно крепкая и могучая, и прекраснее воссияет Тора!
Мамочка и папочка, к сожалению, я ещё не со всеми куликовцами познакомился в той степени, в какой должен быть знаком человек со своими односельчанами, но впереди у меня ещё тьма времени - вся жизнь! - и мы, уверен, непременно подружимся. А близко познакомился я уже с семейством Зворыгиных: Семёном, Антониной и Леночкой (о Леночке, этой славной девочке, о существовании которой вы, может, и не знаете, я расскажу вам чуть подробнее спустя несколько минут), Андрейкой-Смерть Фашистским Оккупантам, семейством Николы Воропаева, Григорием Берёзкиным, вовсе не беспутным, как все считают, а весёлым, работящим крестьянином; Светланой Семёновной Путеевой с её прекрасной семьёй. И, наконец, я познакомился с Фомой Нелюдимым, а с остальными - кроме детей, конечно, - я пока знаком постольку поскольку.
Однако хочу сказать несколько слов о Фоме. Вы, наверное, знаете, что до сегодняшнего дня - и, очевидно, от самого своего рождения - этот человек был невероятно злостным браконьером, губителем всего живого в природе, заклятым врагом Торы. Но вот сегодня, когда он вместе со всеми управился с урожаем зерновых на куликовском поле, что-то необыкновенное произошло с ним, что-то невероятное случилось с его душой и сердцем: он заплакал и покаялся в своих тяжких грехах на коленях перед всем честным народом. И народ его простил, и плакал от счастья, что свершилось с человеком такое чудо. Не знаю, что на Фому повлияло больше - мой разговор с ним, где я просил его не убивать лосиков, или прямо божественная коллективная уборка урожая, с песнями, весёлыми улыбками и невероятной приподнятостью духа у колхозников, - но, так или иначе, на него благотворное влияние оказала всё та же Тора, которую он до этого дня не понимал, а может, не любил - или даже ненавидел. Именно Тора со своим добром, любовью и прелестью совершила это прекрасное превращение с, казалось бы, абсолютно пропащим человеком. И не мудрено! Всё плохое в объятиях Торы рано или поздно становится хорошим, а злое - добрым. Главное, надо помогать Торе, неустанно питать её любовью, защищать и поддерживать силы. А коль уж вы будете заботиться о ней, то, не сомневайтесь, и она о вас позаботится: изживёт в вас зло, растопит лёд, наделит добром, счастьем, лишит печали, защитит от болезней - и даже от смерти. И вам захочется писать стихи, сочинять песни, делать мир необычайно красивым и счастливым, изживать в нём зло и плодить добро, чтобы слаще была любовь и необычайно ярко пылало Счастье. И разве будут тогда плодиться на земле всевозможные негодяи, подонки, диктаторы, фашисты и цареубийцы?! Нет, конечно. Напротив, будут рождаться только добрые душой и сердцем люди, которые рано или поздно скажут: всё, люди, настал тот час, чтобы нам всем объединиться, дабы окончательно победить Зло, изгнать из душ своих дьявола! Чтобы жить одной славной семейкой - под одним на всех небом, под одним на всех Богом, с одной на всех верой, под сенью одной на всех Церкви! И это будет величайший подвиг людей - на благо жизни, ради всеобщего счастья, которое будет сиять поярче солнца на нашей прекрасной планете, ради миллионов-миллионов следующих поколений!
И вот теперь вы видите, мамочка и папочка, что зря вы не послушались дедушку с бабушкой и не уехали в деревню: были бы вы сейчас живы и здоровы и жили бы со всеми нами в счастье самом прекрасном на свете. Но я на вас не обижаюсь, поскольку вы всегда для меня были, есть и будете самыми прекрасными родителями во всей необъятной Вселенной, что бы о вас люди ни думали и ни говорили. Вместе со мной и дедушка с бабушкой на вас не обижаются, и помнят вас как самых прекрасных детей на свете, а ещё очень горюют по вас и проливают горькие слёзы - я-то это знаю, поскольку вижу иногда, как они украдкой вытирают глаза, и слышу, как по ночам всхлипывают. Мне их очень жалко, как и вас; они такие старенькие, хоть и довольно ещё бодренькие с виду, и чувствуют - мне быстрее надо расти, поскольку вот-вот настанет час - и мне о них придётся серьёзно заботиться. И я расту как на дрожжах, набираюсь сил, и в этом мне помогают не только дедушка с бабушкой, но и Дедов лес, Бог и Тора. Кстати, забыл сказать: благодаря дедушке я теперь знаю разницу между браконьером, этим заклятым врагом Торы, и настоящим охотником с широко открытой душой и благородным сердцем, не убийцей, а истинным любителем и радетелем природы, который помогает всему живому в трудную минуту, а не уничтожает его, пользуясь его тяжёлым положением и беспомощностью.
Ах, мамочка и папочка, если б вы знали, как я сейчас безумно счастлив, как безумно счастлив, живя в деревне! В городе у меня не было настоящих друзей, а здесь их целых девять! Но это пока девять: думаю, в недалёком будущем их будет гораздо больше - гораздо! И был бы я ещё счастливее, если б вы были с нами, но... видать, так было угодно Богу, и ваше место, мои любимые, теперь... на Небе. Будьте же там счастливы, мои прекрасные, и наслаждайтесь своей чудесной ангельской жизнью!
А теперь я вам скажу о главном, о чём упомянул ранее. Я безумно влюбился в такую же маленькую, как я, девочку, вернее, не влюбился, а всем сердцем, всей душой полюбил её - и, как мне кажется (нет, мне не кажется, а я просто уверен в этом), аж до самой гробовой доски. Девочка эта - необычайно милое, божественное создание, та самая Леночка, дочка Семёна и Антонины Зворыгиных, о которой я обещал вам рассказать. У неё прекрасные голубые глаза, светлые с позолотой волосы и чудесный ангельский голос. А сердце у неё необычайно звонкое и душа на редкость широкая, и этим прекрасным дарам она обязана не только Богу и родителям, но и Торе, поскольку Бог - наш небесный создатель, родители - земные, а Тора уже оформитель, наделяющая человека всевозможными оттенками, чувствами и красками. Леночку в свою очередь я назвал Ромашкой (Полевой Ромашкой, как она любит поправлять) за её неописуемую красоту и необыкновенную слитность с природой. И она этому прозвищу рада - безумно рада! С нею мы поклялись в вечной любви друг к другу, а как придёт срок - поженимся, и будем мы самыми счастливыми на свете супругами, растя своих милых и таких же счастливых, как их родители, детей.
Ну вот пока и всё, мамочка и папочка. Как видите, у меня всё прекрасно. Скоро я пойду в школу и продолжу свою только-только начавшуюся повесть. А пока прощаюсь с вами ненадолго. До свидания, мои хорошие, мои дорогие! Я вас очень люблю - вы у меня самые прекрасные родители! Крепко вас обнимаю и сладко-сладко целую. Ваш любимый Матвейка.
А в заключение прочитаю вам стишок о Торе, который я сочинил накануне:

"Светит солнце над землёю,
В небе - пламень и лазурь,
Мотыльки в лучах порхают,
Не страшась смертельных бурь.

А внизу бушует море
Трав, деревьев и цветов,
Речки с рыбой голубеют,
Нет пылающих костров.

Зверь тропой идёт лениво
С непоникшей головой
И без страха созерцает
Свой любимый водопой.

Птицы песни распевают,
Не страшась попасть в силок,
И без устали порхают,
Как беспечный мотылёк.

А вдали сияет нива
Золотым ковром хлебов;
Васильки поют от счастья
Средь весёлых колосков.

Ветер во поле гуляет,
Подпевая василькам,
И силёнок прибавляет
Тяжеленным колоскам.

Жизнь струится на просторах
Сладко, как пчелиный мёд,
Люди думают о счастье,
Растопляя в сердце лёд.

Хлеб пекут в печах душистый
И в любви растят детей,
Чтобы Торе жилось слаще
И сиялось веселей!"

Продолжение следует.
Начало: